Цыганочка

Тетка подхватилась и, забыв о пропавшей бесследно десятирублевке, бросилась прочь. По-крестьянски сметливая, она быстро и верно сообразила, что червонца уже не вернуть, а если промедлить, то потерять можно намного больше. Тетка торопилась так, словно за ней гнались черти. Наверное, не скоро забудет она этот день и выберется куда-нибудь из своей деревни, подумал Михаил и едва не рассмеялся. Он почему-то был уверен, что сам ни за что не попался бы на такой нехитрый трюк с гаданием.

Завладев вагоном, цыгане незамедлительно обжили его, как свою родную кибитку. Кто-то, не обращая внимания на окружающих, разделся до белья и сушил одежду, попутно латая в ней дыры, где-то в конце вагона увлеченно скребли ложкой о днище консервной банки, подбирая остатки, в соседнем купе азартно резались в карты, оттуда доносились крики и громкий смех. Цыган не смущало, что это дом временный и на колесах, и что уже на следующей станции их могут снять с поезда. Кочевая жизнь была у них в крови, перешла по наследству от дедов и прадедов. Различие было лишь в том, что те странствовали в конных повозках, а они пересели на коней железных. Но не изменили при этом ни обычаям, ни вере, ни себе. Пожалуй, если бы они не умели с такой легкостью приспосабливаться к непрерывно изменяющейся жизни, их давно бы постигла та же участь, что и многие великие и малые народы, безвозвратно исчезнувшие с лица земли за ее долгую историю. А цыганский род, наперекор всему, существовал тысячелетия, и не удавалось его извести ни мору, ни войнам, ни людской ненависти.

Трое цыганят примостились на верхней полке напротив Михаила. Тесно прижавшись, словно волчата одного выводка в норе, они бросали на него быстрые любопытные взгляды, поблескивая черными бусинками глаз, и перешептывались. Видимо, их привлекала его туго набитая дорожная сумка. Когда Михаил открыл ее, они замолчали и начали громко глотать слюну. Но Михаил достал коробку с шашками, и цыганята разочарованно завозились. Однако сумка оставалась по-прежнему полной, и они еще не теряли надежды. Будь у Михаила что-нибудь съестное, он поделился бы с голодными малышами. Однако в сумке были уложены только книги и вещи, а идти в вагон ресторан ему не хотелось. Читать он не мог из-за шума, который подняли цыгане, поэтому, чтобы как-то скоротать время, он решил сыграть сам с собой партию в шашки. Это занятие обычно хорошо помогало ему ни о чем другом, кроме игры, не думать. За несколько минувших суток он порядком устал от бесплодных размышлений и порой начинал жалеть, что не взял билет на самолет, пусть даже ради этого ему бы пришлось посуетиться в аэропортах пересадок. Впрочем, он знал, почему так вышло. Он не желал задерживаться в том городе, откуда началось его путешествие, и где жила Альбина, ни на час. Кроме того, если бы он сейчас уже был дома, это все равно не принесло бы ему облегчения, и его изводили бы все те же мысли. Излечить его могло только время. И лучше, если оно пройдет в пути, среди незнакомых, а, значит, не имеющих возможности влезть без спроса в его душу, людей.

Шашки, которыми увлекался Михаил, были не обычные, русские, а стоклеточные, международные. И каждая партия затягивалась надолго, если играть не в поддавки. Но вскоре к Михаилу подошел один из цыган и что-то сказал на своем языке. Михаил жестом показал, что ничего не понял. Тогда цыган кивнул на подростка лет четырнадцати, который сидел на скамье у бокового окна и во все глаза смотрел на Михаила. И уже по-русски повторил:

– Эй, гаджо, сыграй с ним. Увидишь, как он тебя обставит!

Не дожидаясь его согласия, внизу уже освобождали место для игры, очищая от объедков стол. Михаил показал цыганятам, сидевшим на вагонной полке напротив, на свою сумку и погрозил им пальцем. Затем мягко спрыгнул вниз. От долгого лежания затекли мышцы, и он решил воспользоваться случаем, чтобы их размять.

Михаил был невысок и худощав. И в тесном купе чувствовал себя почти так же свободно, как в просторной комнате. Однако низкие потолки и узкое пространство между стенами всегда подавляли его дух, он быстро уставал от них и спешил выйти. Михаил не представлял, как кто-то может годами сидеть в тюремной камере и оставаться в здравом уме. Ему казалось, что без синего неба над головой он не прожил бы и недели. Невольное заточение в поезде он воспринимал как суровое, но справедливое наказание за былую необузданность своих страстей, которое он сам наложил на себя.