Цыганская свадьба

Было почти шесть часов вечера, когда фаэтон маркиза промчался через парк к тому месту, где через лес шла узкая дорога, проложенная лесниками.

Маркиз был одет элегантно — так, словно собирался присутствовать на приеме в Карлтон-хаузе.

Галстук, который так великолепно умел повязывать Хобли, белоснежной пеной обрамлял его подбородок, в жилетном кармашке покоились часы, украшенные драгоценными камнями, цепочка которых свисала на панталоны самого модного в этом сезоне оттенка — цвета шампанского.

Все время, которое прошло с той минуты, когда он уехал из табора, маркиз был чрезвычайно занят: писал многочисленные записки, которые отправлял в Лондон с грумами.

Одна из таких записок была адресована Чарльзу Коллингтону: в ней сообщалось о том, что Джетро мертв.

Маркиз прекрасно знал, что искренне привязанный к нему Чарльз должен был отчаянно тревожиться все то время, пока считал друга пропавшим. И, конечно, он больше чем кто-либо обрадуется известию о том, что Джетро перестал угрожать его жизни.

Кроме этого, маркиз счел нужным срочно написать еще несколько писем. Закончив их, он отправился в библиотеку, чтобы увидеться с Преподобным, с которым у него состоялся долгий разговор.

Он отправил в цыганский табор огромное количество еды и несколько ящиков шампанского, хоть и не сомневался в том, что цыганам больше нравится терпкое и довольно крепкое красное вино, к которому они привыкли.

Направляя лошадей к лесу, маркиз испытывал почти не поддающуюся выражению радость.

Его больше не тревожили проблемы, ожидавшие впереди. Он больше не боялся того, что может принести ему будущее. Все его мысли были сосредоточены на Савийе: он думал только о ее необычайной красоте, нежности, доброте и ее любви.

Он твердо знал: хотя многие женщины прежде по-своему любили его, их чувство не могло сравниться с тем поистине таинственным чудом, которое он видел в глазах Савийи, ощущал в трепете ее губ, когда прижимался к ним в поцелуе.

«Я сделаю так, чтобы она была счастлива!», — мысленно поклялся он себе.

Подъезжая к тенистой кромке леса, он увидел ожидавших его, как и обещал вайда, цыган.

Это оказались двое молодых людей, темноволосых, с необычайно выразительными черными глазами. Оба были прекрасно сложены и своей красотой могли бы поспорить с любым греческим богом.

На них была одежда, сильно отличавшаяся от тех хотя и экзотических, но явно повседневных костюмов, которые маркиз видел на них этим утром.

Теперь талии их обвивали широкие алые кушаки, на головах были красные платки. В мочках ушей блестели золотые серьги в виде больших колец, у пояса — украшенные драгоценными камнями рукояти длинных ножей.

Они завели фаэтон маркиза туда, где начинался настоящий лес, а потом пригласили его слезть.

Маркиз понял, что они желают, чтобы остаток пути он прошел пешком. Грум, сидевший на запятках фаэтона, должен был увезти экипаж обратно домой: ему не следовало быть свидетелем того, что будет происходить в таборе.

Маркиз отдал слуге соответствующее приказание. Тот мгновенно повернул лошадей, и фаэтон скрылся в том направлении, откуда только что приехал.

После этого в сопровождении двух цыган маркиз пошел через лес к вырубке, на которой располагался табор.

В центре поляны пылал огромный костер, вокруг которого кольцом стояли кибитки — за исключением той, что принадлежала Савийе. Ее расписанное цветами и птицами передвижное жилище стояло чуть в стороне от остальных, украшенное живыми цветами и ветками.

Цыгане столпились вокруг своего вайды. Он выглядел еще более величественным в новой куртке, украшенной многочисленными золотыми пуговицами, и в ожерелье из сверкающих драгоценных камней. В руке он держал серебряный посох, символ своей власти. А рядом с ним стояла Савийя.

На ней был костюм, немного напоминавший платье, в котором она танцевала в тот вечер, когда маркиз пригласил к себе сэра Элджернона. Только ее головной убор на этот раз больше походил на настоящую корону и блестел от множества драгоценных камней, оправленных в золото.

Шею и запястья девушки обвивали тоже богатые украшения, а юбка была красиво расшита. Ее личико обрамляли падавшие ей на плечи разноцветные ленты, напоминавшие традиционную подвенечную фату.

Маркиз медленно направился к вайде. Савийя не смотрела на него: ее голова была наклонена, взгляд устремлен в землю.

В середине дня маркиз, которому Савийя много рассказывала о традициях цыган, отправил в табор небольшой ларчик, наполненный золотыми монетами. Теперь его подарок был выставлен на всеобщее обозрение на столике за спиной у вайды.

Когда он приблизился к вайде, предводитель цыган громким голосом вскричал:

— Ты захотел стать мужем моей дочери, которая живет в моем таборе, — на настоящей цыганке?

— Я просил вашего разрешения сделать это, — отозвался маркиз, почувствовав, что именно такого ответа от него ожидают.

— Я не могу отдать мое единственное дитя горджио! — продолжал церемонию вайда. — Но готов ли ты стать одним из нас, готов ли стать моим братом, так чтобы моя кровь стала твоей, а твоя моей?

— Сочту за честь, — ответил маркиз.