Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

Леший мне не соперник. Ничего у него в душе нет, а значит, и зрение притупилось — откуда ему правду увидеть? Старики цыгане всегда знали: если правит злодей — нет счастья никому, если вожак кого ненавидит — на всех отыгрывается. Что же станет с табором: лучшие либо уйдут, либо погибнут. Останутся худшие и понесут зло по свету, а потом и сами исчезнут в глуши. Если добро в душе не пестовать — зло верх возьмет. Кто совершает насилие над чужой тенью с помощью власти и обмана, кто достигает корысти за счет других — не возрадуется в следующем своем рождении. Его душа испытает все муки ада, часто не понимая, за что она расплачивается. Что бы там чужаки ни говорили и ни выдумывали, добро и зло всегда ощутимы. Добро — это тяжелый труд души, и потому оно требует личного выбора, иначе ей с таким грузом не справиться. Человек, несущий добро, должен быть полностью свободен. Перед кем ему ответ держать? Только перед собственной совестью. Что может Леший, не зная цели, гоняясь только за золотом? Мы — бродяги, веками идем по миру и в душе своей несем правду и красоту. Как бы грубы мы ни были с этим миром — это всего лишь отклик на то, как мир беспощаден к нам. Но мы-то знаем, чего мы хотим, и обязаны нести в душе своей это знание.

А что же даст моему племени Леший? Он думает, что я злюсь на него из-за того, что он за властью гоняется. Никогда вожаком ему не быть. Душой не вышел. Злит он меня только жадностью своей, которая на табор действует.

Однажды чуть ли не на ножах столкнулись, а дело было так. Узнал Леший, что у деда одного в той деревне, где мы зазимовали, клад спрятан, да так еще спрятан, что дед сам не помнит, куда царские золотые червонцы закопал, — считай, больше полвека прошло. В революцию, почитай, закапывал, хотел добро свое сохранить, да с тех пор по земле две войны прокатились и сам дед в каких только передрягах не побывал. И дом сгорел, и участок при доме не раз рыли-перерывали. Как же теперь клад тот найти? Старик много лет про клад соседям рассказывал и так всем надоел, что только отмахивались от него: решили, что он на этом помешался. Сам старик не очень-то клад искал. Что толку, если найдешь, ведь он не спекулянт какой-нибудь. Что ему с этими деньгами делать?

Прослышал и Леший про клад. Смотрю: он, Леший, так и вертится возле того старика, все дни у него проводит. И дров ему нарубил, натаскал, и крыльцо поправил, и телегу починил — что за напасть? Леший ведь задаром ничего не сделает. Стал я внимательно следить за ним. И вот что узнал.

Раз дед тот в компании мужиков, подвыпивши, завел свой разговор о кладе. Мужики давай смеяться:

— Дед, а, дед, что за клад заколдованный — век прошел, а хозяин его никак не сыщет? Может, и клада-то никакого нет?

— Как так нет, когда я сам в большую крынку червонцы сыпал и в землю закапывал.

— Закопать-то ты закопал, а где теперь откопать?

— Эх, если б знать, где откопать, а то все с места сдвинулось с тех пор, все переменилось. Сам я свой огород не узнаю. А то бы найти его интересно.

Ну, известное дело, мужики побалагурили да разошлись. А Леший, что выпивал с ними, как о деньгах, о царских-то червонцах, услышал, так они ему в душу и запали. Стал он с той поры старика обхаживать. Стал с ним вспоминать — где же клад может быть. Видно, что-то они придумали и порешили так: если найдут клад — делят его пополам, и каждый делает со своей половиной то, что он хочет. Так договорившись, ждали они весны.

Вот весна зазвенела. Стал табор в дорогу собираться, а Леший с нами не идет — потом, мол, догоню.

Мы снялись с места, и Роза с детьми с нами ушла. Все вместе стали колесить по дорогам. Ушел табор, а Леший с дедом остался. Они перерыли весь сад, ну точно как в старинной сказке: «Перекопали братья сад, клад не нашли, но землю вспахали, а возросшее на земле стало их богатством».

Но тут произошло нечто иное, как узнал я потом. Перекопали Леший со стариком огород так глубоко, что в том году и речи не могло быть о посадках, зато клад нашли в одном из дальних концов огорода, совсем не там, где предполагал старик. Шутка ли, пятьдесят лет назад закапывал! Деньги честно поделили пополам. Да что с ними делать несчастному старику? Хоть обратно в землю их зарывай. Не помню: по-моему, умер дед с расстройства.

Зато знаю, с деньгами теми — царскими золотыми десятками, которые очень ценятся на черном рынке, — уехал Леший в Москву. Было это в середине лета, а к концу лета он нагнал табор. Приехал с такими деньгами и с такими подарками, что пришлось мне призвать его к себе. Вошел он в палатку мою самодовольный и гордый. Невольно раздражал меня. Ведь еще не вожак. Деньги — не власть и не ум. Деньги — просто вещь. А он стоит передо мной, глаза сверкают, сам ухмыляется. От него я узнал, что в Москве он менял золотые, проделывал всякие махинации. Делать деньги — не плохо, но делать так, чтобы власти не волновались и табор не трогали, а здесь — царские червонцы. За это по головке не погладят, весь табор прихватить могут. Разозлился я тогда, сказал ему: «Вон!»

А он опять ухмыляется: деньги для него — защита!