Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

Пью время, словно горький мед,
И жизнь люблю, и восхищаюсь вами,
Хотя вы снова холодны как лед,
И сердце застывает временами.

Пьянь приутихла, гвалт будто смыло.

Вся ваша святость — это балаган!
Я вижу вас, но вы — совсем другая!
Искал любовь, а отыскал — врага…
Во сне танцует женщина нагая…

«В общем, не очень, — подумал Артур. — А почему-то берет за сердце…»

Все — дьявольская шутка и обман,
Все смоет смерть — придет пора другая…
Жизнь — это тоже адский балаган,
Во сне танцует женщина нагая…

Люди захлопали. Подходили к певице, совали деньги, кто-то и руки ей целовал. Она смеялась, блестя зубами. Артур вдруг завелся. Крикнул Володе:

— «Венгерку» давай! — и пошел, как бывало, с носка на каблук и — дробью неистово. Он не забыл цыганскую выходку.

В комнате было полутемно. На полу стояла толстая свечка в баночке из-под икры. Пламя ее колебалось на сквозняке, хотя занавески и шторы на окнах были задернуты. Верка сидела, сложив руки на коленях. Поодаль стояла Гафа.

— Что будет? — спросила Верка.

— А то, — равнодушно ответила Гафа, — пришьют Агата «ромашки». Он знает, я думаю. Сам такой. Ром. Коса на камень нашла.

Агат, одетый, лежал на койке в смежной комнате, машинально поглаживал потертую рукоять пистолета.

Что там лопочет Гафа? Коса на камень?.. Ну-ну. Посмотрим, кто тут коса, а кто камень. Табор идет к нему в город. Ну, что ж… От таборных не укроешься. Надо смешать колоду. И козыри надо сменить. Есть еще прикуп.

Агат принял решение, встал, вышел к женщинам. Верке сказал:

— Остаешься. Вот бабки. Через неделю не будет меня, не дергайся с места. Живи, как жила.

Верка вскочила:

— Агат, Агат…

— Цыц, — бросил Агат. — Я сказал.

— Куда ты, морэ? — спросила Гафа, хотя такого как будто и не положено спрашивать у мужчины.

Агат покосился на Гафу, на Верку и снова бросил, как сплюнул:

— В табор, сикухи.

Глава 6 Разборки

Такого в таборе не бывало. Собрался крис в деревенской избе, и перед всеми встал на колени Агат. В тишине слышно было дыхание стариков.

— Я за смертью приехал, ромалэ, — сказал Агат. — Виноват перед вами. Убейте.

Старики молчали. Сашка не знал, как быть. Агат заявился в табор один. Законы знает. Приговорен… Может, сломалась душа? Не такой он… Значит, пошел ва-банк. Жить-то он хочет. Но в данный момент он гость. Гостя не убивают. Что делать, баро? Думай, думай. Люди, хочешь или не хочешь, спросят тебя.

Тут пхури заговорила:

— Каждый из нас, ромалэ, в своей печали и в своей радости. Так мы устроены. Но на всех есть закон. А кроме закона цыганский Бог — Дэвла… Он жизнь, он и смерть… Человек одинок, ромалэ, вы знаете. Каждый плывет в реке жизни, не зная ее истоков. Этот цыган, ромалэ, он на коленях, приговорен. Убьем его — одним из нас на земле станет меньше, и сами сделаем так. Только ведь сам он явился на суд. Не утаю, ромалэ, я дала Сашке совет, чтобы послал человека в город покончить с Иваном. Мне карты велели. Тот человек погиб от пули, мы знаем. Но Ванька себя защищал. Он цыган, не овца…

Старики заговорили: «Так всегда было», «Верно говоришь…», «Думать надо, ромалэ», «А с Ванькой что делать?».

Пхури подняла руку.

— Расскажу я историю, может, она что и прояснит. Один цыган не мог удержаться, чтобы не воровать, чтоб удаль свою не показывать. Но и совесть имел. Так тоже бывает. Пошел он к попу: «Батюшка, хочу покаяться да передать церкви деньги за краденых лошадей. Помолись за меня». Поп деньги взял. Прошло время, снова цыган идет: «Батюшка, каюсь, вот еще деньги». Поп взял. Когда цыган в третий раз заявился с этим же делом, поп говорит: «Что ты мне деньги носишь? Лучше бы ты работал да покупал себе лошадей, не воруя». Цыган ответил: «Ты в этом деле не понимаешь. Краденые лошади лучше купленных. А деньги — пыль, деньги цыгану не впрок».

Старики засмеялись, огладили бороды. Пхури продолжила:

— Ваньку гордость из табора увела, первым стать захотел. Не здесь, так хоть в городе, в воровстве. А жизнь повернула его обратно. Думаю, можно принять его в табор. Повинную голову меч не сечет.

Сашка мог бы и сидя говорить. Но встал. Его ноздри дрожали от гнева.

— Пхури, я раньше слушал тебя. Ты меня убеждала и подсказывала. Теперь удивляешь, старая. Ты как будто ослепла. Или мы Ваньку не знаем?.. Этого волка в овчарню примем? Под ним земля загорелась, вот он и блеет. А зубы-то — волчьи.

— Ты пуглив стал, баро, — сказал Касьян. — Что нам Ванька?

— Да он давно уже не Ванька. Он вор в законе, как в городе говорят. Агат он. По локоть в крови его руки.

— Нас не касается, — сказала пхури. — Это дела городские.

— С ума ты сдвинулась, старая, — сказал Сашка. — За ним большой хвост. Уголовка за ним придет в табор.