Цыганские сказания (СИ)

— Я должен был догадаться. Ко всем бедам вы ещё и «волчица». Подождите, я переложил бутылку назад… На пол упала.

В общем, просто выкинуть меня в Бяле-Подляске у книжника не выходит. Поэтому он выкидывает меня со сложностями, потратив минут пятнадцать. И уезжает, сверкнув фарами.

Уже темно, и я не могу решить: сразу в лес или искать ночлег в городе? Ладно, дойду до окраины и хоть посмотрю, что там. Может, кстати, найду гостеприимный хутор. Залягу на сеновале…

Пирожки уже остыли, но всё равно очень вкусные. Я жую их на ходу: это умиротворяет. Представляю, как сейчас выглядит со стороны выпускница старейшего лицея Пшемысля, ближайшее к императору лицо, Лилиана Хорват!

Окраина наступает неожиданно быстро. Знакомое зрелище, всё как в Венской Империи: заканчивается ряд многоквартирок, пустырь, и за пустырём видать огни какого-то посёлка. Засунув кулёк с пирожками назад в пакет, я ускоряю шаг…

Ничего себе! Кажется, на самом деле Фогельзанг до сих пор меня не разбудил. Потому что мои ноги словно приклеиваются к земле, а такое бывает только во сне. Или, точнее, я потеряла над ними контроль, даже подёргать не получается.

— А-а-а! — то ли звенит, то ли тоненько поёт в ушах. Красиво. И вообще всё как-то нереалистично красиво: до полнейшей прозрачности промороженный воздух, густо-фиолетовое небо, дорога, почти совершенно прямая, до далёкого-далёкого леса… почти совершенно круглая, синевато-белая луна над домами справа.

— А-а-а! — в глазах как будто на миг потемнело. Мне только кошмара не хватало. Я поднимаю руку — никакого усилия, но двигается она странно медленно, будто под водой, что ли — и впиваюсь зубами в мякоть у большого пальца. Кровь и слёзы брызжут одновременно, и тут же в голове немного проясняется.

Сорокопуты.

Наваждение тут же обрывается, и я, даже не оборачиваясь, с месте в карьер бегу вперёд, к посёлку. Да, судя по звуку, они подошли уже довольно близко. Ой, только первой добежать! Почему я не попросила книжника купить мне бусы? Что мне теперь делать, с одной серебряной струной в кармане, и то далеко, в кофте, под шушуном? И какое же всё на мне тяжеленное! Чудится или правда: топот сандалей стремительно приближается? Если б только можно было, как в сказке, скинуть с головы платок и на дорогу, и там сразу — пруд. Как он мне горло узлом жмёт, я сейчас задохнусь!

Я срываю сразу оба платка и швыряю за спину. Да, так легче.

Ох, нет, вокруг посёлка — стена, и ворота с другой стороны, тут даже калиточки не видно!

Я оборачиваюсь, прижимаясь к стене спиной. Достать струну, скорее — хоть что-то…

Две одинокие фигурки в рясах с капюшонами склонились над дорогой, где не то чернеется, не то белеется: оба мои платочка лежат. Смотрят, смотрят и уходят, даже не обернувшись в мою сторону.

Чей же этот платок был раньше? Никак не понять, мне его носить опасно — будут за мной вампиры бегать — или, наоборот, он их останавливает?

Монахи уходят в город. Пока я восстанавливаю дыхание, темнеет уже ощутимей. По дороге не проехало ни одной машины, да и вообще странно пусто. Я заставляю себя вернуться за платком прежде, чем пойти на поиски ворот.

Открывают мне быстро. Думаю, насторожились, ещё когда собаки залаяли. То ли редко здесь кто-то ходит, то ли часто, но не тот, которого рад будешь видеть.

Ой, не накручивай себя, Лиляна. Вот ни к чему это сейчас.

Еле ворочая языком, я объясняю, что паломница, домой возвращаюсь своим ходом. Под Олиту. Сейчас за мной бежал кто-то, я запыхалась… Поспать бы мне только, хоть в сараюшке. Чтобы не идти по темноте через лес.

Селяне, почти неотличимые друг от друга в бурых сапогах и бурых куртках, с жёсткими и в то же время нетвёрдыми лицами часто пьющих людей, слушают, не кивая и не задавая вопросов. Потом одна женщина, с жидкими серыми волосами, забранными в короткий хвостик, ведёт меня за руку на самый настоящий сеновал. И уходит, заперев дверь снаружи.

Ну, здрасьте, а если я в туалет хочу? Тем более, что в самом деле хочу. Со вздохом я залезаю на указанное мне место. Холодно, салоп и платки не снять, так и буду спать, как бродяга. Хотя кто я сейчас? Бродяга и есть. Свобода же, да? Как-то летом было лучше быть бродягой. Угораздило же меня осенью залететь. Да ещё, если я правильно считаю, ребёнок на Майские родится. А кто на Майские дни родился — очень упрямый. Кто бы там ни родился, на Шаньи он похож не будет.

Если родится ещё.

Я долго ворочаюсь, честно пытаясь терпеть. Действительно долго, а не в том смысле, что «миг кажется вечностью». Наверное, до полуночи. Наконец, не выдерживаю и спускаюсь: хоть в уголок тихо пописаю. Нехорошо, но терпеть мочи нет. Наверное, дело в беременности, раньше я могла четыре часа с цыганами чай дуть, и потом ещё два телек с ними же смотреть, и виду не показать — у нас же все из себя строят ангелов бесплотных. Ужасно трудно оправляться: салоп собирается толстенными складками, норовящими упасть, две юбки, и на сапоги бы не попасть. Я мучительно долго вожусь, и кажется это всё таким обидным, таким унизительным…