— Ты не заболел, милорд? — спросила Кэтрин. Она замечала, каким голодным взглядом смотрел он на нее весь вечер, и сознание того, что он хочет ее, наполняло Кэтрин восторгом. Скоро, очень скоро он предложит ей разделить с ним постель.
— Голова гудит.
Кэтрин зашла за спинку дивана и принялась массировать Доминику затылок.
— Вы слишком напряжены, милорд, постарайтесь расслабиться, — сказала Кэтрин, осторожно разминая Доминику мышцы плеч.
Он опустил голову, затем откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
— Я-то знаю, что за лекарство мне поможет, — проговорил он, одарив ее таким взглядом, что любая бы на ее месте догадалась, что он имеет в виду. — Но…
— Но тебе еще нужно время, — закончила за него Кэтрин.
Доминик поймал ее руку и поднес к губам, затем повернулся к ней так, чтобы видеть ее глаза.
— Я знаю, ты меня не понимаешь, Кэтрин. Хотел бы я найти слова, чтобы объяснить тебе, что я чувствую, но не могу. Мне нужно еще время, Катрина.
Кэтрин поцеловала его в лоб.
— У нас впереди вся жизнь. По сравнению с теми годами, что мы проживем в любви, какие-то несколько дней — ничто.
Со вздохом, который был красноречивее слов, Доминик встал.
— А пока все идет no-старому, если ты не против, я пойду лягу.
— Я тоже очень устала.
Они поднялись на второй этаж. Доминик поцеловал Кэтрин, пожелал ей спокойной ночи и ушел к себе.
Кэтрин надела белую хлопковую ночную рубашку, одну из тех, которые она носила последнее время. И уже откинула одеяло, когда вдруг ей пришла мысль, что у Доминика может быть бессонница. Накинув толстый махровый халат, Кэтрин достала из маленького шкафчика снотворный порошок и постучала к Доминику. Он откликнулся, и Кэтрин вошла. Доминик лежал на громадной постели обнаженный и лишь до пояса прикрытый простыней.
На тумбочке горела свеча, и на смуглой коже его играли золотистые блики. Мускулы на его груди напряглись, когда он повернулся к ней, и у Кэтрин отчего-то забилось сердце.
— Я… Прости, что побеспокоила, но я подумала, что, может быть, тебе надо помочь уснуть.
— Иди сюда, — попросил он нежно.
Кэтрин с трудом заставила себя подойти поближе и остановилась около кровати. Доминик, прищурившись, смотрел на ее халат, на кружево ночной сорочки, выглядывающее из выреза.
— Ты променяла свой зеленый шелковый пеньюар на это? — удивленно спросил Доминик.
— Я с удовольствием надену что-то другое… как только пожелаете, милорд.
— Я с нетерпением жду дня, когда твой зеленый халатик займет свое почетное место на полу рядом с нашей кроватью.
Кэтрин облизнула пересохшие губы.
— Как твоя голова?
— Лучше, — сказал он и, закинув руки за голову, устроился поудобнее на подушках.
— Значит, снотворное тебе не понадобится?
— Ты — единственное снотворное, в котором я нуждаюсь. — Темные глаза его жадно шарили по ее телу, как будто он мог разглядеть его сквозь одежду. — Скоро тебе не понадобится рубашка, чтобы согреваться ночами.
Кэтрин покраснела и пошла к двери. Но, вдруг передумав, вернулась. Не в силах отвести взгляда от его широких плеч, мускулистых рук, узких бедер и плоского крепкого живота, она несмело спросила:
— Доминик, я вот все думаю…
— О чем, любовь моя?
— Помнишь, когда у нас это было в последний раз… Мне было так приятно. Я все думаю, мужчина тоже может получить такого рода удовольствие от женщины?
Доминик ответил не сразу. И когда он наконец заговорил, голос его звучал хрипло.
— Да, может. Но некоторые женщины находят это занятие, как бы тебе сказать, безвкусным.
У Кэтрин отчего-то вспотели ладони.
— Я думаю, милорд, что ко мне это не относится. Более того, мне кажется, что я считаю по-другому. — Кэтрин подошла к нему поближе. — …Я бы так хотела подарить тебе удовольствие. Если это тебе будет приятно…
— Ты еще спрашиваешь! Господи…
Доминик потянулся к ней, обнял, прижался губами к ее рту и поцеловал ее долгим, огненным поцелуем. Когда он отпустил ее, Кэтрин дышала так же прерывисто, как и Доминик.
Кэтрин сняла халат и повесила его на спинку стула, затем присела на кровать и осторожно приподняла простыни. Едва она коснулась его набухшего и горячего орудия любви, Доминик застонал. Склонившись над ним, она медленно и нежно стала целовать его бедра, прокладывая вверх влажную дорожку. И в первый раз у самого паха она заметила маленькую родинку в виде полумесяца.
— Что это? — спросила она, целуя метку.
— Это, любовь моя, и есть крест Эджемонтов. Вот так мой отец узнал, что я его сын. Я называю его проклятием Эджемонтов.
Кэтрин вновь склонилась над полумесяцем. Доминик вздрогнул под ее губами. Когда она обхватила своей маленькой ручкой его плоть, он привлек Кэтрин к себе и стал ласкать ей грудь. Кэтрин отстранилась,
— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что дашь мне сделать для тебя то, что ты делал для меня.
— А как же ты, мой котенок? Ты не дашь мне утолить твою страсть?
— Сегодня — твоя ночь, — решительно сказала Кэтрин. — Сегодня я делаю тебе подарок, я только прошу принять его.