Цыганский барон

Вентворт пошел за молодыми к алтарю. Гарри встал рядом с Домиником. Викарий открыл Библию.

— Амелии нет, и с моей стороны некому засвидетельствовать обручение, — очень тихо сказала Кэтрин.

— Не волнуйтесь, миледи, — заверил ее викарий, — моя супруга может…

К Кэтрин подошла дородная дама.

— Я с удовольствием буду вашей свидетельницей. Это большая честь для меня, — с улыбкой произнесла толстуха.

Кэтрин опустила голову.

— Благодарю вас, — пробормотала она.

Церемония заняла всего несколько минут. Доминик почти не слышал, что говорил викарий. В нужный момент Рэйн чуть подтолкнул локтем друга, протянул ему перстень с изумрудом. Доминик надел его на дрожащий палец Кэтрин.

— Поцелуйте невесту, — сказал викарий.

Кэтрин подняла голову. Доминик едва коснулся ее губ. Они были холодны, как мрамор, и ему захотелось согреть ее, смять се губы своим ртом, почувствовать знакомый вкус. При этой мысли плоть его напряглась, и он отступил, едва не выругавшись.

— Мои поздравления, — сказал, пожимая Доминику руку, Рэйн, а затем, обняв невесту, запечатлел на ее губах поцелуй, куда менее братский, чем позволил себе новоиспеченный муж.

Доминик сжал кулаки, но заставил себя улыбнуться.

— Сладкая, как нектар, — сладострастно улыбаясь, заявил Рэйн. — А ты, братец, счастливчик.

За одну эту улыбочку Доминик готов был разорвать друга.

Герцог обнял Кэтрин и пробормотал что-то вроде «держись, дорогая». Молодых подошли поздравить викарий и его жена.

— А что же с Амелией? — спросила Кэтрин.

Доминик повернулся лицом к жене.

— Как только Мальком вернется, я пошлю его поискать твою невестку.

— Поскольку мы знаем, где искать, — вмешался герцог, — я сам поеду к ней и объясню, что произошло.

— Ты сейчас не в той форме, дядя, — заспорила Кэтрин. — Я должна поехать с тобой. Ей сейчас так нужна поддержка.

— Тебе не приходило в голову, моя сладкая, — протянул Доминик, — что в твоей поддержке Амелия сейчас нуждается меньше всего?

— Ты должна ехать домой со своим мужем, дорогая, — заявил Гил. — Через некоторое время, если Грэвенвольд сочтет это удобным и Амелия захочет тебя видеть, ты можешь вернуться, чтобы побыть с ней.

— Твой дядя прав, Кэтрин. Дай леди Нортридж немного побыть одной.

— Но похороны… Было бы неприлично не присутствовать на церемонии.

Герцог хмуро пробормотал что-то себе под нос и уже громче сказал:

— При сложившихся обстоятельствах тянуть с похоронами не стоит. Я собирался устроить все завтра же, очень скромно. Никто не узнает, что тебя на похоронах не было.

— Зато я буду знать об этом.

Герцог обратился к Доминику:

— Я бы хотел, чтобы она вернулась с вами в Грэвенвольд, но я не могу заставить ее. Может, у вас получится?

Доминик мрачно взглянул на Кэтрин:

— Ты и так достаточно сделала для Эдмунда. Поехали.

Кэтрин поймала его за рукав, и кисть ее на фоне черного фрака Доминика была бледной, как мрамор.

— Прошу тебя. Когда-то он так много для меня значил.

Черт побери, ему хотелось забрать ее отсюда поскорее, избавить от боли и печали. И все же эти люди были ей родными. Он знал, как много может значить для человека семья.

Доминик смотрел на нее, видел этот упрямо поднятый подбородок, этот гордый разворот плеч. Он был готов рассмеяться. Да, пожалуй, заставить ее уехать можно только силой.

— Никто не должен узнать правды, — сказал Доминик, обращаясь к Вентворту. — Эдмунд мог бы умереть от падения с лошади, например. Если мы все будем придерживаться одной версии, такое объяснение может всех устроить.

Герцог кивнул.

— Мы с Кэтрин уедем завтра, после похорон, — сообщил Грэвенвольд.

— Спасибо, — тихо сказала Кэтрин.

В глазах ее он прочел благодарность, и на сердце у нею потеплело. Доминик совершенно не хотел растаять от взгляда своей новоявленной супруги. Отвернувшись, он глухо сказал:

— Поехали. Карета ждет.

Доминик обнял Кэтрин за плечи и повел к выходу, но, когда им оставалось сделать шаг, тяжелые двери распахнулись и вместе с потоком солнечного света, хлынувшего в дверной проем, в церковь влетела солнцеголовая Амелия, держа за руку маленького Эдди. Синие глаза мальчика блестели, слезы текли по щекам.

— Это правда? — Голос Амелии срывался почти до истерического визга. — Мой Эдмунд мертв?

— Почему бы вам не присесть, дорогая? — предложил герцог и, взглянув на мальчика, добавил: — Может быть, ребенку лучше подождать на улице?

— Он уже знает.

Хрустальные бусинки на ее голубом наряде сверкали так же ярко, как и застилавшие синие глаза слезы.

— Ваш человек, Мальком, остановил нас на дороге. Он хотел, чтобы мы вернулись в гостиницу, но мы отказались. Я заставила его рассказать, что случилось. — Амелия прижала к глазам кружевной платочек.

— Мне жаль, дорогая, — сказал герцог.