Цыганский барон

Доминик стиснул зубы. Приподняв рубашку, он несколько секунд смотрел на ее обнаженную ногу, прежде чем продолжить осмотр.

— Господи, — прошептала Кэтрин, не в силах сдержаться.

Доминик, казалось, ничего не заметил. Он поднял рубашку повыше, до того места, где смыкались бедра. Рука его, скользнув по бедру и выше, замерла на ягодице. Он нежно сжал се, и Кэтрин вздрогнула. Доминик прирос взглядом к ее бедрам.

— Доминик, — нежно проговорила Кэтрин.

Ее голос словно вывел Доминика из оцепенения, и Кэтрин выругалась про себя. Быстрым и резким движением он одернул сорочку и посмотрел в лицо обманщице.

— Думаю, это скоро пройдет, — пробормотала Кэтрин, ругая на чем свет стоит предательский румянец.

— Да, — хрипло согласился он. — К утру все будет прекрасно.

— Прекрасно, — эхом откликнулась Кэтрин.

— Я лучше пойду, — сказал Доминик.

Как ей хотелось крикнуть «останься», но Кэтрин не смела.

— Иди.

Доминик вышел из комнаты.

Кэтрин уткнулась лицом в подушку. Вздох вырвался из ее груди. Доминик желал ее — бешено, страстно она не сомневалась. Но у нее был серьезный противник — время. До его отъезда в Лондон оставалась всего одна ночь. Завтра всему наступит конец.

Глава 21

Доминик гнал своего любимца, серого в яблоках жеребца по дороге. Ветер крепчал, гнул деревья, мрачные серые тучи заволокли горизонт.

Доминик скакал уже несколько часов, не останавливаясь, и конь его покрылся испариной, бока жеребца тяжко вздымались и опадали, но, когда возле ручья Доминик натянул поводья, конь заржал, раздувая ноздри: похоже, скачка приносила ему не меньшее удовольствие, чем хозяину.

По крайней мере, Доминик старался извлечь из этой прогулки как можно больше удовольствия. Нельзя сказать, что ему это удалось вполне. Как бы далеко от дома ни уезжал он, мысли о той, что осталась там, не шли из головы Доминика. Он думал о Кэтрин.

Ему казалось, что он начинает сходить с ума.

Хуже всего ему пришлось прошлой ночью. Услышав ее крик, Доминик почувствовал, будто что-то оборвалось у него внутри. Даже когда оказалось, что она всего лишь подвернула ногу, он не мог успокоиться. А что было бы, если бы с Кэтрин случилось что-нибудь серьезное?

И еще одно не давало ему покоя. Его Кэтрин, гордая, независимая, прячась в тени, слушала, как он смеется. Никогда не думал Доминик, что он ей настолько дорог. От этого сладко щемило сердце. Но ведь она бросила его первая, разве нет?

То, что она отдалась ему тогда, не означало ничего, кроме того, что она желала его. Что же тут особенного?

Многие женщины питали к нему те же чувства. Но ни одна из них не стояла в темноте, прислушиваясь к звукам его голоса.

Он пытался вспомнить, когда последний раз слышал ее смех. Вежливые улыбки не в счет. Доминик вынужден был признаться себе, что за время их супружества улыбка — единственное, что он мог припомнить. Но ведь было время, когда смех ее звенел как серебряный колокольчик, время, когда они смеялись вместе — в таборе. Он думал о том, с какой трогательной заботой относится Кэтрин к Яношу. Какая бы чудная вышла из нее мать. Она умела опекать ненавязчиво. Все у нее получалось как бы само собой. С тех пор, как она появилась в поместье, дом его стал гораздо больше похож на ДОМ. Казалось бы, мелочи: немного изменений здесь и там, убраны тяжелые портьеры, открыты несколько окон, а жить в нем отчего-то веселее, и воздух свежее, и солнца больше.

Даже прислуга стала другой. Приветливой, улыбчивой, словно им прибавили жалованье.

Раньше Доминик никогда не думал о Грэвенвольде как о своем доме. Дом этот был всего лишь символом всего того, чему он научился здесь с тех пор, как его забрали из табора. Но наука порою бывала горькой. Доминик понемногу приспособился к новой жизни, но не полюбил ее. Сейчас, когда сюда приехала Кэтрин, для Доминика это место стало дорогим, родным. И новая пытка. Кэтрин рядом, а он не может коснуться ее, села не хочет почувствовать себя клятвопреступником. Он никогда прежде не позволял себе мечтать о семье и о любви, и сейчас запрещал себе это.

Доминик спешился и повел Рея — своего жеребца — вдоль ручья. Ветер трепал серую гриву. Грэвенвольд приласкал коня, погладил по холке.

И снова Доминик мыслями вернулся к прошлой ночи, вспомнил, что произошло в комнате Кэтрин. Даже сейчас покоя ему не давало воспоминание о нежной коже, такой теплой, такой мягкой, такой шелковистой. Тогда он словно провалился куда-то на несколько мгновений. Только воспоминание о желчном смехе отца, о сдавленных рыданиях матери спасло его от непоправимого.

И зачем вообще он втянул себя в эту историю? Как выпутаться теперь, не нарушив клятву о возмездии? Доминик и сам не понимал, отчего с каждым днем ему все труднее становилось обходиться без Кэтрин. Он не стремился понять ее чувства, так было проще.

Оставалось одно: уехать отсюда как можно быстрее, В Лондон! Только там он сможет забыться, пусть для этого придется переспать с половиной местных шлюх. Может быть, тогда бес, грызущий его изнутри, успокоится и отстанет.