Цыганский роман (повести и рассказы)

Ну вот, после того как пошли материи приятные, стилистические изменения поначалу не возникли - все те же отдельные, метафизически отдельные рисунки, не только, впрочем, орнаменты, но и линии более живые и прихотливые. А затем, видимо, власть в нем захватили руки, начались совершенно безумные всплески - от долгих гладких, путаных выпуклых линий, через какие-то сецессионные черные лилии и невероятно распутную - трудно подобрать слово точнее - их общую ритмику к уже совершенно, в шестом поколении барочному выплеску, хору, взрыву, грохоту красок и фигур: он словно задался изобразить на человеке абсолютно все - на коже тогдашних партнерш не оставалось ни сантиметра, свободного от рисунка, какие-то атласы всевозможных миров. После - то ли глаза устали, то ли еще что - произошел переход к тоже цветной, но уже иной работе, отдельными плоскостями тяготеющей (через, впрочем, краткий период почти мультипликационных фигурок) к чистым отношениям цветных, гладких плоскостей, участков тела - уже почти абстрактных единиц, но создающих какой-то вполне отчетливый рисунок в сумме тела, рисунок, участвующий в постоянном диалоге с ним. Далее, цвета вновь блекнут, едва сохраняя пигмент, сходятся к серому, впрочем, растр фотографии он не имитировал никогда, не был ему свойствен и пуантилизм, равно как, на самом деле, и любая символика. Все это спровоцировало его на очень сложную игру с самой работой - что описать крайне трудно, разве что привести пример его тогдашней работы, одного из очевидных шедевров: партнерша была очерчена, просто обведена миллиметров в пять-семь шириной не очень, якобы, старательной черной линией - от темечка вниз, обойдя губы справа, к впадинке между ключиц, по правой ключице, по руке и далее, через подмышки, между ног; очертив тело, линия вышла к торчащему на шее позвонку и поднялась наверх, затерявшись в волосах, возможно, замкнув себя. Это была его предпоследняя работа из мне известных. Сам же факт прекращения им практики и последовавшего исчезновения не был отмечен никаким драматизмом, да и, честно говоря, не был замечен вовсе: он и ранее иногда отсутствовал неопределенное время, возвращался, работал дальше. Точно так же и теперь возвратиться он может хоть сегодня.

Теперь последняя работа. Не знаю, возможно ли вообще говорить о ней, поскольку придется использовать какие-то обиходные слова с привлечением общественного мнения и мысленных экспериментов по типу: что бы это могло значить? Но, честно говоря, ситуация имеет все шансы быть обвиненной в обыденной театральщине, так что только исходя из этого обвинения и может быть сколь-нибудь объяснена.

Чтобы ее рассказать, придется опуститься до весьма пошлых похабностей: начиная от столь льстящих уму бездари рассуждений об иссякновении работающих (что, разумеется - как всякая органика - возможно, так ведь не рассуждающим об этом рассуждать). Можно, несколько понизив содержание пошлости в крови, притягивать сюда за уши цикличность времени, солнечную активность, какие-нибудь вполне, впрочем, здравые автономные комплексы Юнга - дескать, с теми какой-то незавоз. Заговорить о том, что любая работа заставляет автора выйти на попытки описания самого механизма этой работы - хотя и говорилось, что это было им уже пройдено, да нет же, как это можно пройти? Но обо всем этом не нам судить. Последняя работа заключалась в полном отсутствии работы: на теле женщины рисунка не оказалось. Она, как и прежние, лежала совершенно отключенная - картинки не было, разве что случайное - или не случайное? впрочем, кажется, разница невелика - пятнышко, царапинка на ее левой щеке. Тут, доведись им отследить всю последовательность трудов его, группа сопутствующих лиц неминуемо, думаю, умилилась бы сему факту: полагая его актом подписания мировой со всем окружающим миром, с тем, что мир должно оставлять нетронутым во всей его первозданности и воспринимать оный с мудрой полуприщуренной улыбкой; переполох бы возник, как на детском утреннике: дзен, неделание, улёт на месте. Да, дескать, был не прав, но просветлился всем на радость, всё, дескать во мне, и я, соответственно, во всем. Но не знаю, каким бы образом группе подобных товарищей удалось бы оттрактовать тот факт, что женщина через день выглядела подобно всем остальным, прошедшим обработку у МТ. Впрочем, может быть, это и не важно. Мне, во всяком случае, об этом не рассуждать.

Да, так совпало: эта работа и его уход, ну так что? Почему это совпадение надо полагать фатально завершающим всю его деятельность: подобные мнения возникают в голове оттого лишь, что последняя сделанная работа сделана последней. Богатое поле для рассуждений, тавтологии можно расписывать бесконечно. И версий строить можно сколько угодно. Что, например, исчерпался и тут же помер. Проткнул себя любимым золлингеровским ланцетом. Что нашел способ работать на себе. Что - тут уже сразу куча мотивов - пошел и собрал вместе всех своих женщин, и те его хором то ли растерзали, то ли залюбили.