Цыганский роман (повести и рассказы)

Мемлинг живет, пишет хорошо, говорят, что к старости облысел, принялся страдать одышкой, после смерти первой жены хотел жениться вторично, но воспротивились сыновья, впрочем, для Мемлинга этот случай не характерен, что-то тут просто от какой-то мелкой стариковской обиды либо прихоти, а вернее всего - желание заполнить возникшую в доме пустоту.

Брюгге - смутно известный нам по фотографиям как бы выветренной из известняка центральной площади, шикарный, - прежний не известен вовсе: как можно понять, что такое подобная картинка: кадр Священной истории, пополненный донаторами, висит в доме самих донаторов. Донаторы же серьезная проблема для самого художника, увязать и ангелов и людей отсюда: жизнь (если так: Жизнь = жизнь1 + жизнь2 + жизнь3 + ... и т. д.) уходит на приобретение умения совместить на плоскости и тех и других. Это, в самом деле, очень серьезно.

Он, конечно, представитель, экземпляр таких людей - мемлингов: осмотрительных, обращенных назад - всякий раз смотрящих назад, всякий раз рассматривающих обретенное: словно перед тем, как лечь спать, разглядывая подарки, полученные нынче на день ангела, - что суть принципа их существования: они милы и интеллигентны, но слишком в них развито - и определяет в их поведении слишком многое - требование вкуса: так или иначе, но связанное с процессом поглощения чего-либо.

Здесь плоская и бесхитростная арифметика: Мемлинг был активным мемлингом, что - при видимом сходстве с остальными его рода - давало ему еще одно измереньице, существуя в котором он и мог творить; характерен сам характер этого добавочного измерения - почти жалкий, едва достаточный для выпархивания довесочек, слабенькая привилегия, вроде бесплатного проезда в общественном городском транспорте.

И - как все, кто выходит за пределы обиходной плоскости, - он приобретает в этом измереньице дополнительные черты и приспособления, требуемые, среди прочего, для привлечения внимания к себе; какие-то зацепочки, присасыватели, щупальца либо пассивные выступы - за что читатель = зритель сможет уцепиться и удержать проскальзывающее мимо, означенное словом "мемлинг": утерявшее теперь все свои недополнительные проекции: косточки сгнили, остался музей - ну так что, музей... - а картины и относятся к этой дополнительной эфирной, клочковатой, цепкой субстанции. Совокупность каких-то защелок, крючков, полостей, шероховатостей, клемм, пуговиц, приманивающих красок. Он не велик размером, и, чтобы оказаться замеченным, приходится вовсю расщеперивать свой хвост. Он слаб и потому обязан был галантным.

Но мы, увы, не видим способа устроить в картине драйв как-то иначе, нежели за счет технических мучений и напрягов - он был спокойным: тем хуже, без драйва нет кайфа, а, следственно, искусства: минимальной подъемной силы, держащей сделанное на лету, - и у него все не падает, благодаря технической изощренности: посадить на одну доску донатора рядом с не отбрасывающей тень Богородицей и т. д. Не веря в достаточность изображенного, он постоянно изыскивает какой-нибудь завиток, дополнительную детальку, мучительно сочиняемую немотивированность: пальцы Сивиллы, вышедшие за раму; медаль - на груди человека с медалью; сферическое зеркало на створке окна - в диптихе Ньивенхове: импульсы, дотаскивающие его труд до существования, - и самое печальное, что он прав: именно эти вторичные вещи. Позволяют быть.

Мы в пространстве галантных усилий, в промежутках конкретного - как кусочки сахара - счета, жильцы где - нежные отдельности. Персонажи картин выстраиваются в прихотливые линии, в кармане каждой из которых алгебраическая формула в красных корочках. Или Св. Власий, Св. Иоанн Креститель, Св. Иероним и Св. Эгидий из "Любекского триптиха" - вытянутые, чистых тонов, как разноцветные брусочки в новооткрытой коробке с импортным пластилином. Здесь тихо радуются наличию памяти. Что, однако, не так уж и грустно...

Дом не сгорел, ничего такого. Карл Смелый потерпел поражение под Нанси, что-то ушло из Брюгге: что? Ничего, казалось бы, - насколько понимаем мы не переменилось, резня не воспоследовала, все живы и здоровы, в подвалах все то же, и в комнатах все то же, благосостояние не уязвлено, уклад не порушен, но - что-то ушло, стержень извлечен.

Стержень извлечен - практически невесомый, не вполне уютный - чего хорошего, общий стержень? Но теперь все расползается, раскатывается, как кругляши, соскочив со штыря детской пирамидки: извлечена из жизни некоторая пассионарность ея. Мы не знаем, как это.

Наступает время мемлингов. Время мемлингов наступит еще до Нанси и продлится какое-то время после - пока звучит еще эхо ли, звук, звоночек: достигнут некий максимум. Говорят, это был "Золотой век" Бургундии: все выгналось в максимум, предусмотренный герцогству, - выше струям фонтана не подняться куда: полноте, при чем тут смерть и поражение Карла Смелого - это, как раз, кстати: "золотые века" должны оканчиваться разом, а не агонизировать, и разгром или оргазм - какая, в сущности, разница.