Цыплёнок

О чём горько жалела уже спустя десять минут, свернувшись клубочком на развороченной после ночи кровати. Нет, сначала вроде бы даже получалось — сосредоточившись, Мишель вновь почувствовала тот неприятный холодок вокруг солнечного сплетения. А вот попытка прорвать его, пожалуй, и стала роковой. Шар некогда бывший просто раздражающе холодным, нагрелся — радовалась девушка лишь первые секунды, ровно до того момента пока не поняла, что накаливание останавливаться на достигнутом не собирается. И вот, вцепившись зубами в одеяло (кажется, так было легче) и тихо поскуливая от кошмарной боли, она лежит, свернувшись клубочком. Лежит, прижав ладони к груди, предельно ясно осознавая, что когда медленно, миллиметр за миллиметр растущий, кипящий шар достигнет сердца, она умрёт. Умрёт, не имея сил даже позвать на помощь, ведь для этого нужно хотя бы разжать зубы.

Облегчение пришло неожиданно, просто в какой-то момент Мишель поняла, что сидит на ком-то спасительно холодном, прохладные ладони лежат у неё на животе, даруя долгожданное облегчение, а она сама, уткнувшись лицом в мужскую грудь, ревёт.

08 — Фетишист?

Себастиан, отняв руки от груди глухо всхлипывающей девчонки, обнял трясущееся тельце, с удобством устроив подбородок на тёмной макушке. Бестолочь, даже наказывать её не хотелось.

— Итак, неуч, — произнёс чёрный, выждав с десяток минут, Мишель в его руках напряглась, поморщилась, — осознаёшь косяк?

— Честно? — девушка подняла голову, встречаясь с ироничным взглядом колдуна. — Нет.

— Даже так? — светлые брови удивлённо приподнялись. — Сколько тебе было, когда умер твой Старший?

— Э, — недоумённо моргнула воровка, неловко пожала плечами. — Старший?

— Тот, что опекал, может быть, учил, — закатив глаза, поясни колдун и тут же в сторону мрачно буркнул: — Что очень сомнительно.

— Н-ну, — потянула Мишель с некоторым сомнением, дипломатично сделав вид, что не расслышала последнюю фразу.

Оспаривать правду смысла не было, она действительно знала мало, а умела ещё меньше. Но себе она этого не скажет. Никогда.

— Хорошо, — тихо вздохнул Себастиан, — с кем ты жила до детдома?

— Лет до двух-трёх с матерью, пока… — девушка несколько смущённо отвела взгляд, поёрзала, пытаясь ненавязчиво сползти с колен чёрного, поморщилась, когда рука на пояснице сжалась сильнее, нехотя буркнула, — она не спилась, отец ушёл, я переехала к бабушке. Мне было лет пять-пять с половиной, когда она заболела и умерла, потом (с месяцок) непутёвую мамашу лишили родительских прав и здравствуй детдом. Как-то так.

— Расскажи мне про бабушку, — колдун поудобней прижал к себе воровку, пресекая всякие попытки отстраниться, нагло ухмыльнулся на возмущённый взгляд.

— Зачем? — неприязненно буркнула надувшаяся девушка, поёрзала, упершись ладонью в грудь Себастиана.

— Мишель, — тихо позвал чёрный, да таким тоном, что у Мишель мигом пропало всякое желание спорить и дуться.

Девушка тяжело вздохнула, искренне пытаясь припомнить что-нибудь кроме ласковых рук, запаха черёмухи и свежего хлеба. Не получилось, слишком мала она была.

— Около восьмидесяти лет, жила в деревне, — выдала общие сведенья Мишель, чтобы хоть что-то сказать.

— А выглядела на сколько? — моментально осознав затруднение, задал наводящий вопрос чёрный.

— Да то ли я помню — десять лет прошло! — повысила голос воровка, нервно передёргивая плечами. Вновь попыталась отстраниться.

— А ты вспомни, — с нажимом произнёс Себастиан, напрягаясь и почти без усилий удерживая её на месте.

— Может, — Мишель раздражённо фыркнула, прикрыла глаза, смутно воскрешая в памяти черты родного лица, — чуть помоложе. Но когда заболела, мигом нагнала, а то и перегнала.

— Ладно, колдовала?

— Колдуешь ты, — недовольно буркнула девушка, всё также не открывая глаз, — а она, не знаю… скорей, ворожила, заговаривала. К лесу обращаться меня научила, травы различать, в общих чертах о таких, как ты рассказывала… Ещё что-то было, наверно… не помню, в общем.