Цыпочка

Моя жемчужная клиентка что-то шепотом бормотала, пока я шел за ней по коридору. Единственными словами, которые я смог разобрать, были: «стыдно», «безответственный», «пренебрежительный». Я был отчего-то уверен, что мне не надо отвечать. Вообще-то, мне казалось, что она даже не замечает, что говорит, делая это совершенно автоматически.

Неожиданно она остановилась, обернулась и в который раз попыталась улыбнуться. И снова неудачно. Она опустила глаза, пытаясь собраться с силами, затем посмотрела в мою сторону, но не на меня:

— Мой муж… Он не с нами…

«Вероятно она хочет сказать, что он мертв», — сделал я вывод, хотя, если исходить из того, что я знал, муж вполне мог просто пойти поиграть в гольф.

— Я подумала, что тебе надо знать. Я имею в виду, что мне не хотелось бы, чтоб ты думал…

Кому какая разница, что я думаю? Я проститутка, вы помните об этом? Она боится, что я посчитаю ее аморальной? Неверная жена? Или просто сумасшедшая?

— Он решил жить собственной жизнью. После того, как умер наш сын.

— О… Мне очень жаль, — сочувственно покачал я головой.

— У нас был прекрасный брак. Муж был очень сильным, самостоятельным и внимательным. Мой психолог сказал, что я должна с кем-нибудь встречаться. Это поможет мне справиться со всем этим.

Я сильно сомневался, что наша встреча — это то самое свидание, которое рекомендовал ей психолог. Я вообще не думал, что все это можно назвать словом «встречаться».

— Все говорят, что мне надо продать дом, но я не хочу. Я люблю этот дом. А ты бы продал?

Так, теперь она спрашивает у проститутки совета…

— Нет, я думаю, что это прекрасный дом. Я сразу, как только вошел в дверь, подумал: «Какой чудесный дом».

— Так и есть, правда ведь? Я так и объясняю людям. Я просто говорю: «Это прекрасный дом»… Мой муж любил его. Он решил жить собственной жизнью, я рассказывала об этом?

Да, ты это упоминала.

— Ты должен меня простить. В последнее время я стала очень забывчивой. По правде говоря, муж так и не оправился после того, как Брэдди погиб. Брэдди был нашим сыном… Нашим единственным сыном. Это была ужасная трагедия. Его друг был пьяным. Брэдди не был пьяным, коронер подтвердил это. У него не было алкоголя в крови — или совсем мало алкоголя. Они врезались в автобус. Так просто — в данный момент ты жив, а в следующую секунду — уже мертв. Заставляет задуматься, не так ли?

Да, это уж точно.

— Да, это уж точно, — сказал я.

Она смотрела на меня так, будто только что вышла из комы, и на мгновение я увидел ее такой, какой она, наверное, была до того, как все это случилось: красивая женщина, душа в душу живущая со своим сильным мужем, мать чудесного сына и хозяйка прекрасного дома. Совсем как моя мать.

Только теперь у этой женщины не было своей жизни. Все, что у нее было хорошего, она потеряла, все осталось в прошлом, а сил начать новую жизнь у нее не было. У жемчужной леди не осталось ничего настоящего, только призраки, только воспоминания. И она понятия не имела, что ей с этим делать, как ей жить дальше и стоит ли продолжать.

— Ты должен извинить меня… В последнее время я немного не в себе…

Я понимал ее. Очень хорошо понимал: погибший сын, муж, не выдержавший груза беды и трусливо сбежавший… Мне даже захотелось обнять ее, прижать к себе и сказать, что все будет хорошо.

Но я не мог этого сделать, я не имел права.

Обычное «мне очень жаль» — это все, что я выдавил из себя.

Мы были славной парочкой: она, экс-мать и экс-супруга, и я, пытающийся получить свою долю любви таким извращенным способом… Мы друг друга стоили.

— Спасибо, — сказала она и снова попыталась улыбнуться.

На этот раз — получилось.

У нее была славная улыбка — милая и чуть горьковатая, как пирог. Как слегка подгоревший вишневый пирог.

* * *

Вечером я должен был играть в низшей лиге. В десять лет я просто был помешан на игре. Мне нравилось быть одним из «Всех звезд», нравилось просто ощущать в руке мяч или биту. Я обожал играть в бейсбол. Но больше всего я любил вечерние игры, когда в свете прожекторов я словно перебрасывался мячом с тенями. Мне тогда казалось, что «Янки» совсем близко и, сделав всего полшага, я смогу заглянуть в лицо Йоджи, Уайта или Муса.

Та игра была совсем другой. Полуденное солнце выглядело как старый кровоподтек, а жгучий ветер вгрызался в сухую землю с остервенением голодного пса. Я мрачно посматривал на улицу, а мое маленькое сердечко трепетало, подобно виноградинке, попавшей в желе.

Среди игроков было принято приезжать на поле уже в униформе, и я заранее разложил на кровати свои шмотки. Я одевался нарочито медленно: тщательно натягивал белые, словно больничные, носки, цеплял на них маленькие голубые подвязки, а потом долго возился с серыми панталонами и голубой майкой. Но как я ни тянул время, пришла очередь серой униформы с голубой надписью «Пираты» спереди и голубой кепки с буквой «П» посередине. В качестве последнего штриха я застегнул черные пуговицы.

Около шести часов мать спросила отца, не стоит ли нам поехать на игру пораньше, учитывая, что надвигается шторм и на дорогах наверняка будут пробки.