Цыпочка

Квартира Санни находилась в доме, похожем на серую язву на грязной шее Голливуда Для того чтобы полностью походить на лагерь для военнопленных, ему не хватало только вышек, поисковых прожекторов и нескольких немецких часовых. Мы выгрузились из брюха огромной машины и пошли к зданию. Мой спутник провел меня через дворик мимо безобразного полупустого бассейна, в котором стояла болотистая вода.

На двери, которую распахнул передо мной Санни, было написано 3-Д.

Замечательно. Где же еще он мог жить?

Внезапно я покрылся холодным потом, мне стало ужасно плохо. Это моя боль сигнализировала мне: «Не ходи в 3-Д!»

Но потом я рассудил: у меня нет денег, мне некуда идти, и я сильно сомневаюсь, что смогу не спать всю ночь.

И я вошел в 3-Д.

Ядовито-оранжевое кресло, стоявшее посредине комнаты, жалобно крякнуло, подобно старой шлюхе, когда Санни плюхнулся в него. Я опустился на огромный стул, когда-то бывший зеленым. Квартирка выглядела жалко. Я удивился, почему Санни не перенесет кровать в Моби Дик и не живет там.

Санни спросил, не хочу ли я чего-нибудь поесть, и предложил достать из морозильника куриные крылья.

— Если ты заставишь меня еще раз посмотреть на курицу сегодня, у меня не будет иного выбора, кроме как убить тебя, — усмехнулся я, и Сани рассмеялся.

Потом он поднялся и вышел из комнаты, оставив меня наедине с моим злейшим врагом — собой.

Внезапно мне стало страшно: ужасные существа выползают из шкафов и из-под пледов, из ванной доносится зловещий шепот, сообщающий мне о том, что Санни собирается подвесить меня за ребро и заставить визжать как поросенка. Я вижу себя голым, а моя мертвая голова лежит на подушке, плавая в луже крови.

* * *

Несколько недель назад, когда я должен был лететь в Голливуд, чтобы поступить в колледж Непорочного Сердца и жить с моими сестрами, братом, матерью и ее новой любовью, я позвонил маме, чтобы договориться о встрече. Мой звонок вывел ее из равновесия. Помявшись, она сообщила, что решила остаться в Орегоне, потому что там очень красиво. А раз уж меня приняли в колледж и за него уже уплачено, я просто должен поехать в Голливуд и жить там.

Телефонная трубка в моей руке стала холодной и тяжелой, а сердце глухо застучало в груди.

Удачи и да поможет мне Бог.

Санни, переодевшийся в длинную блестящую робу и снова усевшийся в громко скрипящее оранжевое кресло, здорово смахивал на новоявленного Говарда Джонсона.^[2]

Он принес с собой какую-то длинную цилиндрическую трубу, на три четверти заполненную водой, с торчащими из нее трубками и маленькой чашечкой, прикрепленной сбоку. Он положил это сооружение на жалкое подобие журнального столика, достал какую-то зеленую субстанцию, покрытую листиками, запихнул ее в чашку и поджег, прижимая одним пальцем клапан на задней части цилиндра. Когда цилиндр наполнился дымом, Санни убрал с дырки палец и глубоко всосал в себя дым. Отклонившись назад, он смачно причмокнул губами, словно пробуя прекрасное вино, и задержал дыхание. Затем он медленно выдохнул дым и, улыбаясь, протянул кальян мне.

Повторяя движения Санни, я закрыл пальцем дырку в цилиндре, затянулся и, когда дым проник в цилиндр, отпустил палец и вдохнул дым. Меня словно обволокло облаком или внутри меня кто-то надул воздушный шарик. Задержав дыхание, насколько мог, я выпустил дым. Перед глазами запрыгали зайчики, мне стало хорошо и легко, и я наконец-то полностью расслабился.

— Почему бы тебе не подойти, мальчик? У меня есть кое-что для твоей задницы, — неожиданно произнес Санни.

Я так и знал! Я знал, что так будет, и оказался прав — он хочет трахнуть меня.

— Значит так, — я сжал кулаки и принял боевую стойку, — я благодарен тебе за работу и… ты знаешь… за все, но… если ты попытаешься… ты знаешь… я… я тебя отделаю… хорошо…

Я тщетно пытался убрать из голоса панические нотки, но эти попытки были такими же бесполезными, как неподнявшийся бисквит. Я уже готов был рвануться к дверям, когда Санни вдруг расхохотался:

— Я надеюсь, ты не собираешься драться на публике, сынок, потому что тебя могут прилично отделать.

Санни ржал так, что мог разбудить соседей, и я, конечно, не смог удержаться, чтобы не присоединиться к нему. Потом мы оба завывали от хохота, как пара гиен, и казалось, что нас омывают теплые волны солнечного света, как это бывает в летний полдень.

Санни сказал, что может отсосать мне так, как не сумеет ни одна женщина. И то, как он об этом рассказывал, наводило на мысль, что, похоже, так и было. Он поведал мне о том, что любит мальчиков с тех пор, как сам был мальчиком. Бессчетное количество женщин пыталось переубедить его. Они говорили, что он просто не встретил еще «ту единственную». Но Санни любил мужчин. Всегда любил… И будет любить впредь.

— Пока я не получу солнечный удар или пока Иисус не пожалеет мою задницу. Только я не думаю, что он захочет, — со смешком проговорил Санни.