— На английском. На русском опасаюсь, могут меня неправильно понять. Они в этом Альбионе все такие чувствительные становятся. Тамошний финансовый климат, наверное, действует.
14 апреля, час ночи
Миша Нелегал
Миша Лиммер сидел за баранкой дедушкиного горбатого «москвича» уже седьмой час. В ягодичную мышцу безнадежно впилась стальная пружина из просиженного за десятилетия нещадной эксплуатации сиденья. Сквозь дыру в проржавевшем днище задувал холодный весенний ветерок, а при подъезде к Москве из-под мокрых колес стала забрызгиваться и глинистая грязь. Миша попытался заткнуть дыру мешками из-под картошки, каковых в машины было предостаточно — дедушка Федор использовал четырехколесного друга жизни для доставки экологически чистых овощей к столу брянских горожан. Но один из мешков провалился, зацепился за рессору, и Мише пришлось остановиться, залезть под машину и в темноте вслепую выдергивать запутавшуюся мешковину.
Миша ехал и всю дорогу, все шесть с половиной часов клял свою судьбу. Папеньку, крупного специалиста по постсоветской экономике, который толкнул его баллотироваться в правление ТСЖ два года назад: «Миша, пойми, это же огромный плюс для твоего резюме: стать членом правления такого крупного предприятия в двадцать пять лет!» Маменьку, завкафедрой в МГУ, которой захотелось подхалтурить бухгалтером в этом самом ТСЖ: «Мишенька, я устала каждый год натаскивать для поступления этих недоумков. Все родители хотят результат независимо от способностей их чад. Это такие нервы! А тут я вниз из квартиры спустилась, циферки тихонечко посчитала, и снова домой». Миша клял и себя, так легко поведшегося на иваньковские посулы: «Миша, у вас такой светлый ум. Вы — достойный сын своего отца. У вас большое будущее. Следующий председатель в этом ТСЖ будет носить знаменитую фамилию Лиммер. Ваш портрет повесят в Галерее славы вашего родного МГИМО».
И где он теперь, этот гордый потомок известного рода? В брянских лесах, укрывается в землянке, вырытой его дедом в молодые военные годы. А его портрет украшает стенды «Их разыскивает милиция». И что же не сиделось ему экономическим советником при магаданском губернаторе, куда пристроил его после окончания университета отец? На большую землю укатить захотелось? Вот и докатился.
…А ведь как красиво все начиналось! Ему поручили агитационную работу, он ходил по квартирам, лично познакомился со всеми селебритис, обитающими по соседству. Тим Бухту подписал ему свое фото, Кислицкий — фото своей жены Ксюши, Канальи подарила маску вурдалака, а Воеводин — шахматы, смастеренные зэками. Даже Воротилкин снизошел до личного общения с ним, назвал по имени-отчеству, просил передать привет отцу и вручил на память свою брошюру: «Коррупционно-показательное хозяйство города Москвы».
А потом Миша сидел за одним правленческим столом со взрослыми дядями и тетями, и они почтительно смолкали, когда он начинал говорить. «Миша, у вас такой богатый язык!» Этот богатый язык его и подвел под монастырь. Был грех, сболтнул лишнего. Поделился возникшими сомнениями с председателем общественного совета Любовью Сало. Показалось ему странным, что Иванько из всех охранных компаний выбрал самую дорогую, а потом выяснилось, что у этой компании даже лицензии нет. Ну какое ему было до этого дело! Это же не его была зона ответственности. Он отвечал за связи с общественностью, вот и сиди себе, связывай общественность и развязывай, связывай и развязывай! В конце концов, можно было сначала задать вопрос родной маме. Она бы все-все доходчиво объяснила, она же профессиональный преподаватель с огромным стажем, любому оболтусу может ума вложить. Нет, черт его дернул обсудить этот вопрос с Салой! А что знает Сало, знают все. Народ возбудился. Начал проявлять бдительность. Сначала набдели, что доходы с мойки в карман правления идут. Потом — что клинингу за три месяца задолжали… И пошла свистопляска. Начали по мелочам, а потом штурмом на бухгалтерию пошли: покажите, мол, доходы и расходы, имеем право, мы — не хрен с горы, мы — собственники. Пришлось охране этих горе-собственников за шкирку из бухгалтерии выносить. А у Сачкова, который поход возглавлял, шкирка хилая была, нитки гнилые, мейд ин чайна, ну воротник рубашки и отодрали к едрене фене. Так он потом этим воротником перед всей толпой размахивал: «Глядите, люди добрые, мне эти волкодавы шею свернуть хотели!»
Тут мама в истерике забилась: «Ой, сынок, меня посадят. Вместе с Иванько посадят как материально ответственное лицо». Пришлось срочно прикрывать мамин зад — выносить из бухгалтерии компрометирующие документы. А что оставалось делать? Не посылать же туда отца: у него сердце больное и радикулит простреливает. Стрельнул бы не вовремя — и встал бы папенька столбом, как жена библейского Лота. Миша сам, хоть и молодой, едва ноги унес. Папки-то были тяжелые и многочисленные. Достал его Газидзе своим костылем, и по спине, и по затылку достал. Мишино счастье, что нога у преследователя была в гипсе. А то повязали бы его прямо там и уголовку пришили бы.