ТСЖ «Золотые купола»: Московский комикс

На экране компьютера высветилось недописанное Аллой доверительное письмо на имя начальника управления по борьбе с наркоманией по городу Москве. От имени бдительной жительницы деревни Усово Василисы Иосифовны Тараторкиной Алла сообщала начальнику по борьбе, что мать его заместителя Петра Газидзе выращивает на своей подмосковной даче коноплю и снабжает ей всех таджикских гастарбайтеров по месту проживания. У Газидзе не было подмосковной дачи, но кого бы это волновало. Госпожа Пакостинен была хорошо знакома с правилами черного пиара: главное — вбросить говнеца, запах обязательно останется. Достали ее старшие Газидзе — третий год пытаются дознаться, куда Алла затолкала всю документацию по земельным разборкам ТСЖ с «Ремиксом». Куда, куда — куда надо, в личный сейф. Не Иванько же все это было оставлять, чтобы тот все в унитаз спустил. Сыщики-любители. Теперь пусть вас допросят — где марихуану храните и кому толкаете.

Текст получился очень убедительным, осталось только переписать его от руки старческим почерком. Заявление в суд подождет. Алла выдернула двойной лист из Веркиных конспектов по социологии и углубилась в работу. Закончив, достала конверт с надписью: «1 Мая — день солидарности трудящихся» и стала сворачивать письмо. Перегнув страницы, с досадой обнаружила на обратной стороне поперек листа надпись Вериным круглым почерком: «Гена, ты козел!» Вся работа насмарку. Алла вышла на балкон и нервно закурила. Уже рассвело. Увидев внизу Подлипецкого с пакетом и Воеводина с Полканом, набрала полный рот слюны и плюнула. Промахнулась — плевок попал на сложносочиненную вывеску салона красоты «Сирано де Бержерак» — но Алле как-то полегчало. Докурила, швырнула вниз бычок и пошла на кухню выпить чаю. Включив чайник, она подошла к холодильнику, достала кусочек сырой куриной печени и направилась к покрытой розовой пелеринкой клетке, стоявшей на окне. Там жила ее любимица белая крыса Лариска — подарок Коли к ее, Аллиному, сорокалетию. Стянув свободной рукой пелеринку, Алла замерла. Дверь клетки была открыта и только неубранный крысиный помет свидетельствовал о том, что еще вчера вечером Лариска там опорожнялась.

— Сачков, Сачков! — затарабанила Алла в дверь ванной. — Проснись, у нас беда — Лариска пропала!

13 апреля, 6 час. 30 мин Наказатель Потапыч

Полкан опростался и с облегчением потрусил по направлению к речке — гонять уток. Грузный Михал Потапыч неспешно следовал за ним. У заднего входа в ресторан «Голубой Севан» его хозяин Додик Куманян следил за выгрузкой бараньих туш. Издали завидев генерала, Додик гостеприимно разгладил свои буденовские усы и закричал: «Патапыч, дарогой! Захадзи ка мьне, кофе випьем». Потапыч против кофе ничего не имел и против Додика тоже. Проследив взглядом за атакующим уток Полканом, генерал последовал за Додиком, ловко лавирующим между ящиков и коробок по направлению к помпезному залу, где потолки сусального золота торжественно стекали на бордовые бархатные портьеры, а огромные хрустальные шандельеры сверкали даже в темноте. Зал еще не убрали после вчерашней свадьбы, стены украшали гирлянды подспустившихся шариков, уложенные в неизменное «Горько!»

Генерал был тут завсегдатаем. Додик денег с него не брал, да генерал и не предлагал. Понимал, что так вот, поглощая харчо и шашлык, обеспечивает Додику защиту от вымогательств его земляков — криминальных авторитетов. Будь на то Додикина воля — он бы генералу и спальню тут оборудовал, и Полкану будку из красного дерева изобразил бы. Но генерал предпочитал спать со своей Марьиванной на добытой когда-то в спецраспределителе финской кровати из карельской березы. Полкан же довольствовался ковриком из старой генеральской шинели в прихожей под вешалкой из оленьих рогов. Эту вешалку, так же как и спальный гарнитур, любовно перевезли с прежнего места обитания на 2-й Фрунзенской.

Добытый Додиком из глубин ресторана сонный бармен принялся варить кофе, а Додик самолично расчистил стол у окна, усадил дорогого гостя и принялся вливать ему в уши свои горести. Генерал слушал его вполуха. Горести Додика были хорошо ему известны. Более всего его печалили непомерные цены на Дорогомиловском рынке и наезды санитарной и пожарной инспекций, паразитирующих на его трудовом теле кормильца и поильца всего жилого комплекса. И не мог бы генерал поговорить с кем надо, чтобы отстали уже эти кровососы. Воеводин кивал и соглашался, думая, впрочем, о своем.

У Потапыча были заботы поважнее. Вчера ему позвонил сам Платон Воротилкин.

— Михаил Потапович, уважаемый, не отвлекаю?

— Что вы, Платон Андреевич, от чего вы можете отвлечь старика-пенсионера?

— Не скромничайте, Михаил Потапович, не скромничайте. Просьбица к вам есть деликатного свойства. Не могли бы мы с вами встретиться, так, по-соседски?

— Куда прикажете явиться?

Воротилкин на том конце провода замялся.

— Если я попрошу вас спуститься в мой персональный гаражик на минус первом этаже сегодня часиков в девять вечера?

— Без вопросов, уважаемый Платон Андреевич.

— Ну вот и славненько.