Цзян

Мицунобэ был их ближайшим соседом. Хотя мальчик не раз видел, как тот разговаривает с его матерью, но он фактически не был с ним знаком. Мицунобэ окружала какая-то особая аура исключительности, которая удерживала Аки на расстоянии. Тем не менее, он всегда испытывал особое чувство, когда видел, как этот старик с копной густых седых волос разговаривает с его матерью, опершись на свой покрытый резьбой посох. Тогда он, бывало, взбирался на энгавуи наблюдал за ними, обхватив руками деревянный столб, будто опасаясь, что его стащат вниз по деревянным ступенькам и подведут к грозному сэнсею.

Сэнсейзначит «мастер», и Мицунобэ действительно был мастером не только играть в го -хотя уже и этим одним искусством он мог бы стяжать себе титул сэнсея — но и в целом ряде других дисциплин.

Аки развернул кимоно и примерил его. Оно было сделано из материала тонкого, как паутина, и легкого, как крылья стрекозы. На нем не было ни единой морщинки, что было весьма странно для одежды из шелка-сырца. Любопытный Аки не мог не высказать своего удивления по этому поводу.

Юмико деликатно пожала плечами.

— Об этом тебе надо спросить самого сэнсея. Наверно, это кимоно одевают по особым случаям.

— По каким? — машинально спросил Аки, а затем повернулся к ней и добавил со смехом: — Знаю, знаю. Сейчас ты скажешь, что об этом надо спросить самого сэнсея!

И тут его лицо внезапно помрачнело.

— Что-то не так, Аки-чан?

Он молча пожал плечами.

— Тебе не нравится подарок сэнсея?

—Нравится, конечно, — честно признался он, — но... Просто у меня...

— Продолжай.

— Ну... — Он поднял на нее глаза. — У меня очень сильно стучит сердце, когда я притрагиваюсь к этому кимоно.

Юмико улыбнулась и обняла его за плечи. Сквозь невероятно тонкий шелк она чувствовала его мальчишеские мышцы и хрупкие косточки.

— Все это вполне естественно, сынок. Сэнсей.обладает огромной внутренней силой. Это хороший знак, что ты чувствуешь его силу на расстоянии. Но ты не должен путаться ее. Она призвана защищать тебя, а вовсе не причинять тебе боль.

Она повела сына к выходу.

— А сейчас я открою тебе один секрет, который поможет тебе во время твоей первой встречи с сэнсеем. Я знаю, что ему будет приятно услышать из твоих уст, что тебе понравился его подарок. Знай, что сегодня и у него день рождения. Мне кажется, именно это и привлекло его внимание к тебе с самого первого дня нашей жизни в Японии. У него нет собственных детей, жена его давно умерла. Вся его жизнь теперь посвящена воспитанию учеников. Он говорит в письме, что этот год для тебя особый. Он особый и для него. Сегодня, Аки-чан, сэнсеюисполняется восемьдесят восемь лет. Начинается его «возраст риса».

— Почему этот возраст так называется?

Юмико снова подвела его к столу, подала ему лист бумаги и кисть.

— Ты знаешь иероглифы, — сказала она. — Напиши цифру 88.

Аки выполнил ее просьбу. Она взяла у него кисть.

— А теперь, если мы разломаем этот иероглиф, то получим три новых. Смотри, что получается. — Она начертала их. — Ну-ка прочти теперь.

— "Возраст риса", — прочел Аки и захлопал в ладоши. — Как здорово! И это все, мама? Юмико взъерошила ему волосы.

— В Японии мы считаем человека старым после того, как он отметит свое шестидесятилетие, потому что наша старая пословица гласит: «Жизнь человека длится только шестьдесят лет». И наш календарь особо выделяет шестидесятый год, потому что все знаки, под которыми человек был рожден, с этой даты начинают снова повторяться. То есть получается, что человек рождается заново. И поэтому ему положено дарить особые подарки.

— Наверно, и в «возраст риса» надо дарить что-нибудь особенное? Что мы подарим сэнсею?

Юмико ответила не сразу. Какое-то время она ласково смотрела в наивные глаза сына, смотревшие на нее снизу вверх. Не было для нее на всем свете человечка ближе и родней. Сердце ее было переполнено любовью к нему.

— Я оставляю это на твое усмотрение, — тихо сказала она.

— На мое? Но откуда я могу знать вкусы сэнсея?

—Загляни в свое сердце, — посоветовала мать. — Оно тебе подскажет.

Аки сосредоточенно нахмурил брови, раздумывая. Затем его лицо просияло.

— Как ты думаешь, мама, — спросил он, — сэнсейтоже любит маринованные сливы?

* * *

Спасибо за подарок. — Голос сэнсеяразнесся под сводами потолка, поддерживаемого с кедровыми балками.

Аки показалось, что с ним заговорил горный склон. Упершись руками и лбом в татами, расстеленные в передней сэнсея, он пробормотал:

— Я их люблю больше всего на свете.

Шорох разворачиваемой бумаги, конечно, не такой тонкой и красивой, в которую было завернуто черное кимоно, но самой лучшей, какая только нашлась у них в доме.

— Ого! — опять зарокотал тот же голос. — Маринованные сливы! Ничего лучше ты не мог бы подарить мне! Я их обожаю, даже в начале осени!

Аки закончил свой низкий, почтительный поклон. Его грязные гетауже стояли на бетонной площадке крыльца дома Мицунобэ, от которой начинались деревянные ступеньки, ведущие в прихожую. На ногах Аки были чистые белые таби.

—Входи же, мой мальчик, — пригласил сэнсей. — Добро пожаловать!