ТУ-104 и другие

Сегодня мы решили с Майкой перебрать оставшуюся картошку. У нас в комнатке имеется неглубокое, тесное подполье. В нем сумрачно и сильно пахнет сырой землей, проросшей картофельной зеленью, плесенью.

Мы сидим на корточках друг против друга. Гремит ведро, когда в него падают картофелины.

— Рита, — вдруг говорит Майка. — Ты прости меня, но я давно уже хотела тебе задать один вопрос. Можно? Помнишь у командира отряда?.. Ну, мне тогда показалось, что ты... и Филиппов знаете друг друга... Правда?.. Только не сердись...

Я чувствую, что начинаю краснеть, и прислоняюсь спиной к стенке: так свет не ложится на лицо. Сквозь стеганый ватничек прокрадывается к телу погребной холод.

Надо что-то ответить Майке, но я не знаю, что. А обманывать ее, я это понимаю, нельзя.

— Иногда, Майка, — я изо всех сил тяну время, — иногда в жизни происходит такое... ну, как бы это тебе объяснить...

— Да-да, Рита. Не надо. Тебе трудно. Ты извини меня... Я тебе всегда только хорошего хочу. Ты, по-моему, лучше нас... Ты... добрая.

— Добрая? Лучше вас? Чем же, Маечка?

В сумраке подполья вспыхивают, попав в линию света, Майкины волосы. Она поднимает голову кверху, задумываясь.

— А дядя Костя? А спасала Фаридку?..

— А чуть не ударила ее?

— Тебе больно за Фаридку... было. Ведь ты бы так не сделала? Правда? Как она? И я бы не смогла... Ну, конечно. У каждого свое... отношение к жизни. Вот я... Я-то что раньше видела? Школа, уроки, записочки разные... А тут сразу столько людей... Разных-разных. Какому из них поверить? Может, самолеты во всем виноваты? «ТУ-104» и другие?

— А при чем тут самолеты, Майка?

Кто-то сильно постучал в дверь.

— Я открою, Майка.

Потянуло улицей, и в комнату, согнувшись, стараясь не задеть притолоку, ввалился Кирилл.

— Ты откуда это?

— Здравствуй, Рита. Майка не приходила?

— Пока нет, — громко вырвалось у меня: мне почему-то очень жаль стало прерванного разговора. — А ты что, не встречал ее сегодня?

Кирилл, обойдя подполье, не снимая мохнатой шапки, тяжело опустился на оттоманку. Я догадалась, что он пьян, но не сильно.

— В том-то и дело, что встречал. А после она ушла... Куда-то. Картошку варить собралась или к посевной готовишься? — Кирилл боднул ногой в сторону подполья.

Кирилл чем-то похож на актера из музкомедии: там в кордебалете такие — с усиками, гладкими проборами, длинноногие, в клетчатых узких брюках.

— Картошку. А Майка правильно сделала, что ушла.

— Почему это?

— Сам знаешь, Кирилл. Все гуляешь?

— Все гуляю, Ритонька. Но ты не бойся. Я тебя не выдам ни расстояниям, ни годам, ни даже собственным обидам... Стихи народные...

— Ты бы хоть шапку снял.

— Пардон, пардон!

— Кирилл, ты зачем Майку обижаешь? Что она тебе плохого сделала? И хоть расскажи, пожалуйста, чем ты занимаешься?

— Я, Ритуля, никто. Человек без прошлого. Как сказали в одном кинофильме, ем мясо, пью вино, играю в кости, люблю женщину. Ты не знаешь, где она?

— Кирилл, тебе сколько лет?

— Без четверти сто!

— Понятно. Взрослый, наверное, а?

— Ну что ты, Ритонька. Не притесняй меня. Я исправлюсь. Перевоспитаюсь. Сегодня подал заявление в советскую печать — ищу работу, дайте мне хоть что-нибудь... Майка предлагает в стюарды. Хи-хи!.. Кирилл Сушков — стюардесса... Рита, а это правда, что Майка забеременела, а? Я что-то, по моим расчетам, не верю...

— Что?!

Майку как будто кто-то выкинул из подполья. Я вздрогнула.

— Что ты сказал?

За стенкой, у тети Паны, глухо закашлялась лаем Мирка, а радио с полуслова плеснуло: «...раз бывает восемнадцать лет...»

Кирилл оцепенел. Майка пронзительно, в упор смотрит ему в глаза. В его узкое небритое лицо.

— Значит, Маечка, я должен стать папой? Я тунеядец, подонок, люмпен-пролетарий... Ты знаешь, я пойду к вам, в стюардессы. Мы станем с тобой, как Сокол и Чайка. Серьезно, Рыжик. Прощайте, подонки, прощайте, родня, Гренада...

— Уходи! — ломающимся голосом кричит Майка. — Уходи!

Кирилл пятится к двери, а тоненькая Майка наступает на него. Только бы она не заревела сейчас.

— Закрывай дверь!.. — И когда дверь захлопывается за Кириллом, голос Майкин тускнеет, теряет силу. — А то так холодно...

В службе ЧП. Бортпроводница Пушкина, прилетевшая из Ленинграда, не довезла на базу «мелочь» — шестикилограммовую посылку. В накладной квитанции она была помечена грифом «цветные металлы».

Ленку таскают по разным начальникам. Алевтину назойливо теребят звонки, и она, по-моему, тоже скоро расплачется.

— Да я просто и не обратила внимания, Алевтина Андреевна, — всхлипывает Ленка, — и не подумала даже, что там может быть это...

Алевтина и слушает и не слушает, все валится у нее из рук, она нервничает, невпопад спрашивает неизвестно кого:

— Что же делать? Что же делать?

В посылке, возможно, было и золото. Во всяком случае, такой слушок пустили по службе девчонки. А при разгрузке самолета, которым прилетела Ленка Пушкина, посылки не оказалось. Рейс ушел дальше на Хабаровск, на Владивосток, и где приземлятся теперь «цветные металлы» — никто не знает. Да и приземлятся ли?