Туарег

Отчаявшись, те отвели его к халифу и попросили казнить, ибо в противном случае они все умрут от голода. Однако халиф, понимая, что бедняга нисколько не виноват в своем несчастье, встал на его защиту, объяснив это так: „Если я предам его смерти, гри-гри саранчи, который любит его такой любовью, которая не кончается со смертью, каждый год будет навещать его могилу. Поэтому я приказываю, чтобы он сейчас, при жизни, и дух его впоследствии, после смерти, каждые семь лет отправлялся на западное побережье Африки и оставался там такой же период времени. Таким способом, поскольку саранча – тоже творение Аллаха, а мы не можем идти против его воли, мы, по крайней мере, распределим груз равномерно и будем жить попеременно то семь лет в изобилии, то семь лет в нищете“.

Так и поступил этот человек при жизни, а потом поступала и его душа. Вот поэтому саранча налетает на нас в течение указанного периода времени, а затем отправляется вслед за духом этого человека к нему на родину».

Правдива эта легенда или нет – саранча, во всяком случае, ведет себя именно так, – но истина состоит и в том, что туареги, более хитрые, чем крестьяне Аравии, нашли гораздо более практичный способ избежать голода, нежели попытка казнить невиновного, и предпочли поедать насекомых точно так же, как те поедали их урожаи. Поджаривая их на углях или превратив в муку, они сделали саранчу своей любимой пищей, и ее нашествие – тучами, закрывающими полуденное солнце, – не было для них предвестником нищеты, а, наоборот, сулило благополучие и изобилие в течение долгих месяцев. Через три года она должна была вернуться, и Лейла перетерла бы насекомых в муку и, смешав с медом и финиками, приготовила лакомство для детей.

Ему нравились эти сладости, и он скучал по тому времени, когда, поедая их, он наблюдал за тем, как садится солнце, и потягивал кипящий чай у входа в свой шатер. Затем, пока женщины доили верблюдиц, а парни сгоняли коз, он не спеша прогуливался до колодца, чтобы проверить уровень воды. Ему не верилось, что все кончено и он никогда не вернется к своему колодцу и к своим пальмам или к своей семье и своему скоту, а все из-за того, что невидимому зловредному духу полюбилась его компания.

«Уходи! – вновь умолял он его. – Я устал носить тебя с собой и убивать, не зная, почему я это делаю».

Но он знал, что, даже если гри-гри и захочет уйти, неприкаянные души Мубаррака, капитана и солдат никогда ему этого не позволят.

Каждые выходные Анухар эль-Мохри покидал свой удобный и прохладный кабинет во Дворце правительства, садился в старую «симку» с запасом воды и продуктов, припаркованную в ближайшем переулке, и машина с тарахтением направлялась в сторону ближайших ответвлений горы, возвышавшейся над Эль-Акабом. На ее вершине стояла полуразрушенная – некогда неприступная – крепость, служившая прибежищем обитателям оазиса в эпоху войн и набегов.

Среди стен крепости, в которой нельзя было признать прежнюю твердыню: камни по большей части использовались французами при возведении общественных зданий в Эль-Акабе, – исследовать было уже нечего. Однако Анухар эль-Мохри обнаружил, что в пещерах и на каменных стенах узких проходов, куда можно было попасть с тыльной стороны руин, сохранилось бессчетное количество наскальных рисунков – если искать с осторожностью и очистить их от пыли тысячелетий, – рассказывавших о самом далеком прошлом Сахары и ее обитателей.

Из-под его опытных пальцев, очищавших камень с крайней осторожностью, появлялись на свет слоны, жирафы, антилопы и леопарды, охотничьи, любовные и бытовые сцены древнейших обитателей этих земель. Зачастую ему приходилось руководствоваться только своего рода врожденным чутьем археолога, которое заставляло его искать возможное изображение там, где, по логике, он сам бы его оставил.

Это было его большим секретом и его гордостью, и в крохотной холостяцкой квартирке лежали кучи цветных снимков, которые он успел сделать за два года скрупулезной работы. Эти снимки однажды станут иллюстрациями толстой монографии, и тогда Анухар эль-Мохри поразит мир своим открытием – фресками Эль-Акаба.

Где-то здесь – он еще не знал где, но предчувствовал, что близко, – он наконец обнаружит то, что искал уже давно: копию «Марсиан Тассили»[36] – огромные фигуры высотой больше двух метров, точно запечатлевшие движения и костюмы космонавтов, когда-то, во тьме веков, наведавшихся в эти края. Это потом они стали пустыней, а тогда, вероятно, были плодородны и изобиловали самыми разными экзотическими животными.

Доказать, что здесь, так далеко от Тассили, тоже побывали обитатели другой планеты, без всякого сомнения, составляло предел всех желаний секретаря губернатора провинции. Он охотно пожертвовал бы своей многообещающей политической карьерой в обмен на один – пусть даже самый примитивный – из подобных рисунков.