Тубплиер

– Посадить, конечно, могут, – сказал знающий Джабраил. – Но дело тут не в этом. А в том, что вся их «дружба народов», раз памятник скидывают, хромает на одну ногу.

– На все ноги хромает, – поправил Казбек. – «Русский с кавказцем – братья навек». Где это они ее видели, эту дружбу? И на какой такой век?

– Шамиль четыре аула поднял, – дал историческую справку Джабраил, – и объявил газават. А у нас шесть аулов.

– И еще Габдано, – добавил Мурад.

– А что Габдано? – насторожился Муса.

– Как «что»? – удивился Мурад. – Там ваххабиты сидят, они с нами пойдут.

– Не надо! – снова рубанув рукой чуть не со свистом, решил Муса. – Мы против Москвы пойдем, а они пойдут за Ваххаба. – Он оборотился к Джабраилу. – Что скажешь, студент?

– Правда, – не задержался с ответом Джабраил. – Для них хоть русский, хоть китаец – одно и то же. Кто не за Ваххаба, тот никуда не годится.

– Нам богомольцы ни к чему, – продолжал Муса. – Они всегда в свою сторону тащат. Для нас Бог – свобода, а там поглядим. – И черту подвел: – Самим надо начинать!

– Мы в аулах тоже так думаем, – сказал Мурад. – Но с чего начинать-то?

– С оружия, – с большой убежденностью сказал Казбек. – Оружие есть у вас? Или нет?

– Есть кое-что, – доложил Мурад. – «Тулки» есть охотничьи, две малопульки. Кинжалы, конечно, у всех.

– Мало, – сказал Казбек, и взгляд его скользнул под топчан, легко прогулялся по снайперской винтовке, укрытой шкурами.

– План нужен, – сказал студент Джабраил. – Обязательно.

– Мало! – повторил Казбек. – Оружие в отделении милиции лежит, в Гунибе, надо его украсть или отбить. Без этого дело дальше не пойдет. А, Муса?

Абрек не ответил, только плечами пожал: ясно и неразумному младенцу, что без оружия дело не сдвинется ни на шаг, о чем тут говорить.

– Надо офицера привлечь, – сказал Джабраил. – Майора или полковника. Должен же кто-то разбираться в современной войне!

Муса снова промолчал, только поглядел на Джабраила грозно, словно бы выстрелил в него в упор из двуствольного гранатомета; получалось так, что разбираться необязательно и горская отвага перешибет русскую военную науку.

В кибитку с прохладного неба прилетел назойливый звук ревущего реактивного двигателя. Самолет шел под облаками, невысоко. Едва ли пилот, лейтенант или капитан, разглядывал из своей кабины гору под собой, зеленую бурку леса на той горе и Дальний шалаш, надежно укрытый той буркой. Но четверо мужчин в шалаше настороженно застыли, ощущая враждебное присутствие свидетеля их встречи.

– Раньше орлы летали над горами, – сказал Муса, когда звук рассеялся и вернулся покой, – а теперь русские.

– Мы мясо привезли, – сообщил Мурад, – и чеснок. Будете?

– Неси. – И Муса потянул из кармана узкий складной ножичек с бритвенно отточенным клинком – резать мясо.

9

– Хорошо бы куда-нибудь позвонить, – сказал Влад Гордин, угрюмо глядя. – Но звонить некому, и телефона нет…

– Мне тоже иногда хочется, – откликнулся Семен Быковский, – просто до смерти. – И, поведя перед собою рукой, обобщил: – Всем нам хочется.

Они шли на обед в столовый корпус – приземистый дощатый барак, стоявший в зарослях, в глубине дичающего парка. Парило. Лучи солнца, бело-золотые, не пробивали свод листвы над дорожками парка, и зелень казалась темной, почти черной. Чем ближе к столовой, тем больше становилось на подходах мужчин и женщин, шагавших сосредоточенно – как будто не на древний праздник насыщения, а на обязательную ежедневную процедуру они направлялись: на поддуванье или болезненный укол.

Раньше, в другой жизни, люди ели и пили для удовольствия и отдыхали, когда усталость валила с ног; в той жизни одиночество не досаждало душе Влада Гордина, да и нечасто он оставался тогда один. На телефонную болтовню он времени не жег и раздражался, когда его приятели молотили языками, уткнувшись в телефонную мембрану, как лошадь в свою торбу с овсом. Здесь, в «Самшитовой рощи», кругом было полно людей – и Валя, и тот же Семен, – а вот тянуло до сжатия сердца позвонить кому-нибудь, неведомо кому, спросить обычное: «Ну, как вы там? Живы?» И это «живы», хоть и звучало в точности как раньше, имело теперь другое значение и другой смысл.

Но звонить было решительно невозможно, а так ведь хотелось, и от этого неисполнения простенького, казалось бы, желания возникало ощущение тревоги и скрытой опасности. Как это – невозможно? Какой чертовой силе это мешает, кому стоит поперек горла? Кто так устроил, что все вчерашние сердечные приятели оказались вдруг в другом измерении, на другом свете? Не Бог же, в конце концов… На другом свете, откуда обитатели «Самшитовой рощи» видятся их далеким знакомцам словно в телескоп, да в придачу еще и в кривом зеркале.

Такие разрушительные рассуждения никогда прежде, ни при каких обстоятельствах не касались крепко сбитой молодой души Влада Гордина. Он испытывал беспокойство. Чуя опасность, он обнюхивал новое ощущение, как собака обнюхивает подброшенный живодером кусок мяса, набитый толченым стеклом.