Тучи на рассвете (роман, повести)

Пан Чак ничего толком не мог вспомнить. День за днем всплывали только отдельные эпизоды, какие-то обрывки. Он спускается почти по отвесной скале, цепляясь за выступы, за колючие ветки. И больше ничего вспомнить не может. Потом еще картинка. Он просыпается, а может быть, просто приходит в сознание в какой-то крошечной нише, а под ним все та же пропасть. Опять ползет, его догоняют мелкие, как дождь, камни, но они бьют по голове, как свинцовые. И снова провал в памяти, и снова цепляется уже не только руками и ногами, но и грудью, животом, всем телом.

Он видит себя как бы со стороны, видит человека в каком-то кошмарном полусне лунатика, каждой клеткой присосавшегося к скале или запутавшегося в сухом кустарнике и недвижно повисшего над пропастью.

По этим обрывочным воспоминаниям Пан Чак представил себе, как спускался вниз, но за сколько времени и сколько бродил в горах, пока добрался сюда, не знал.

Его раны начали гноиться, и, хотя по-прежнему не было сил, он решил спуститься с гор. Старый хваденмин не дал ему уйти. Отправился сам и вскоре вернулся с группой партизан. И когда те узнали его имя и узнали, что это он промчался на мотоцикле по улицам Сеула, оставляя страшный для американцев след, один из партизан немедленно помчался докладывать командиру.

Пан Чака увезли на подводе в район Тэгу, где безраздельно господствовали партизаны. Здесь, в непроходимых для американцев горах, обосновался штаб, а поблизости от него госпиталь, куда и положили Пан Чака. На исходе второго месяца, когда раны зарубцевались, он вопреки настояниям товарищей пошел на первую операцию. С дороги его заставили вернуться, и он не сопротивлялся: сил не было.

Пан Чак злился. Ему приказано было лежать, и он, захватив пачку свежих газет, лег. Он перелистывал газеты, все более раздражаясь. Подняли шум с этими американскими паровозами, как ширмой прикрывая ими гниль, которой заваливают страну. Этими паровозами пытаются заслонить грабеж, произвол, репрессии, политический бандитизм.

Его взгляд машинально остановился на заголовке: «Погрузка «Консоли» для Южной Кореи закончена». Он смотрел на фотографию паровоза. «Консоли»… Где-то слышал он это слово раньше. Или, может быть, фотографию видел? Или это так американцы задурили голову своей пропагандой?

Он мучительно думал, стараясь припомнить, откуда он знает это слово. И вдруг, вскочив с постели, помчался в госпиталь, где недавно лежал. Этот госпиталь располагался в доме сбежавшего помещика. У ворот была небольшая деревянная сторожка. Сюда и ворвался он, удивив своим возбужденным и странным видом часового.

Изнутри стены сторожки были оклеены старыми газетами.

Пан Чак начал рассматривать их, потом взобрался на стул и уставился на фотографию, сопровождавшую маленькую заметку. Сомнений больше не оставалось. На страничке очень старого японского журнала «Тюо корон» был точно такой снимок паровоза «Консоли», какими заполняли последние дни свои страницы сеульские газеты.

Прочитать заметку было трудно. Часть ее оказалась заклеенной, иероглифы от времени выгорели, потускнели. И все-таки можно было разобрать, что конструкция локомотива угрожает безопасности движения поездов, и, несмотря на бешеное сопротивление владельца завода, эти паровозы запретили эксплуатировать на американских дорогах.

С большим трудом Пан Чак установил, в каком году издан журнал, но ни месяца выхода, ни номера не нашел. Снять со стены драгоценный листок не представлялось возможным. В волнении он решил было вырезать его вместе с доскою, но дежурный по госпиталю остановил его:

— Зачем? Сейчас отдам распоряжение, и через несколько минут будет фотография.

Пять снимков разного формата оказались тусклыми: слишком плох оригинал.

Пан Чак едва дождался командира, чтобы изложить свой план. И командир отряда с радостью принял этот план, горячо поздравил Пан Чака.

Партизанский центр был хорошо связан с подпольщиками Сеула. Их соединяла большая сеть надежных агентов, проживающих в различных населенных пунктах между столицей и Тэгу. В рабочих поездах, на попутных машинах передвигались они от одного города к другому, передавая по цепочке нужные сведения. Так по цепочке и полетели в Сеул снимки «Консоли». Они попали к Чан Бону, который полностью принял партизанский план и решил сделать их поводом для массового выступления против американского насилия.

… Американские военные власти высоко оценили все лучшее, что веками создавал корейский народ. Они поняли, как велика ценность короны периода Силла, хранившейся в специальном зале дворца Дук Су, и отвезли ее в Соединенные Штаты. Они вывезли коллекции золотого набора из дворца Кёнбоккун, фарфоровые галереи периода Коре, очистили от лишних сокровищ древние гробницы королей. От имени корейского народа военная администрация преподнесла Макартуру уникального золотого Будду.