Туда, где ждут тебя... (СИ)

От лучистого оптимизма Яна не осталось и следа. Слишком тяжелые воспоминания прорывались из памяти. Сергей не торопил. Начав, человек будет говорить до тех пор, пока не выговорится.

— Ты же видишь, как мы живем здесь. Большая часть года — зима. Для человека — тяжко. Для них, — Ян кивнул в сторону двери, — единственно возможная жизнь. Летом они откочевывают вслед за линией снегов. Они так живут очень давно, сколько — я так и не выяснил. Когда возник разум — тоже неизвестно. Кстати, по образованию я экзобиолог, так что кое в чем разбираюсь. Прилетели люди, и сложившаяся система пошла вразнос. Ты же знаешь людей. «Ах, зверушки, ах, исчезающий вид, ах, как им холодно, давайте их спасем». Спасли. Понаставили кормушек. Кладут туда брикеты замороженного мяса. Подкармливают. Заодно — аттракцион: кормление диких зверей. Диких! Зверей!

Джефферсон сморщился и стукнул кулаком по столешнице.

— Мы им говорили: оставьте животных в покое. Нет, не послушались. Добились: приходят альбы, садятся на снег и ждут подачек. В основном — молодняк. Но, бывало, и крупные особи приходили. Ничего не трогали, рычали, не вмешивались. Я на такое не смог смотреть. Плюнул, заказал материалы и ушел. Построил избушку эту, как раз к зиме успел. Энергия, все удобства. Едва заперся, приходит ко мне делегация. Я поначалу думал, что съесть хотят, боялся. Они покрутились вокруг, двое ушли, один остался. Сел на задние лапы, передние скрестил, ждет. Я тоже жду. Потом не выдержал, вышел. «От одного, — думаю, — всегда убежать успею». Не успел бы, но это так, к слову. Сидим друг против друга, ждем вместе. Холодно.

Джефферсон передернул плечами, вспоминая.

— Не знаю, зачем вдруг переводчика включил. И не знаю — чего я его с собой вообще брал. Мы ж представляем разумных такими же, как мы. Ну, в крайнем случае, чуть более волосатыми, иначе окрашенными, с ушами иной формы. А если вовсе на людей не похожими, так обвешанными всякими техническими прибамбасами. Ты ж знаешь контактёров. Они ж за разумных только тех считают, которые могут предметами манипулировать или создавать новые сущности у старых предметов. А тут сидит белое мохнатое чудовище с кровавыми когтями и глазами, смотрит на вас и чего-то порыкивает, одновременно передними лапами размахивая.

Ян грустно улыбнулся, по-новой переживая первую встречу лицом к лицу с альбом. Как сидели на морозе до захода солнца. Как переводчик постепенно набирал словарь, и сквозь рык приходило понимание. Как стемнело. Саррах растянулся на снегу, а он ушел в дом и сразу лег под диагноста с обмороженным лицом. Как всю ночь шло восстановление кожи, и на следующий день Ян вышел в сплошной маске.

— В общем, недели две так мы с ним разговаривали. Контактировали. Саррах между делом рассказывал о жизни альбов, об их восприятии мира. О том, что им важно, и что их заботит. Я поделился, почему ушел от остальных людей. И как цивилизация расправляется с теми, кто далек от нее… Как-то мне попался опросник контактера: о чем спрашивать разумного, идущего на контакт. Причем, вопросы зависели от уровня цивилизованности объекта контакта. Всё это весьма научно и, видимо, продуктивно. Для антропоморфных разумных. Я всё делал по-другому. Да и контактом это сложно было назвать. Просто разговор двух людей, которые хотят понять друг друга. Мы поняли.

«Одиночество, — подумал Сергей, — вот что вело Яна. Не важно, как выглядит друг. Важно, что общение с ним приносит радость. Обоим».

Джефферсон закончил длинное вступление.

— Да, Саррах объяснил всё понятно и логично. Питаясь подачками, альбы перестают быть собой. Они уже не могут и, главное, не хотят охотиться, как прежде, уходят от борьбы за существование. Они становятся слабее, и, одновременно, их становится слишком много. Миру Хрона не нужно столько иждивенцев. Земле не нужны альбы в том виде, какие они сейчас. Противоречие. Обычно оно разрешается смертью слабейшего. Что ж. Саррах придумал систему. Каждый, кто хочет жить среди людей, должен пройти священное испытание. Убить человека. Меня, то есть. По его идее, мне предстояло стать фактором отбора. Тех, кто не хочет жить по-старому, кто стремится к легкой жизни, — убивать. Если же найдется сильный и убьет меня, то ему не захочется просто потреблять. Зачем сильному земные соблазны, если он может победить человека? Для своих Саррах придумал веру. Или поклонение, как хотите. Он вдалбливал им понимание лет пять, пока они не усвоили всё так, как нужно. После чего ему оставалось стать первой жертвой священного боя.

— А если бы в первый же бой он убил тебя, Ян?