Туфли: международный инцидент

В душном коридоре двери шли одна за другой, чуть не впритык. Дилли, вне себя от злости, размахивая туфлями, мерила шагами коридор. В дверях ей чудилась издевка. Она посмотрела на соседние номера: в 19-м щелкнул замок, из двери высунулся мужчина без воротничка, ожег Дилли пылким взглядом, но тут же помотал головой и разочарованно захлопнул дверь. Теперь-то она не сомневается, что эти кошмарные туфли его жены или, во всяком случае (надо смотреть правде в глаза), дамы, которая сейчас с ним в номере. Не истолкуй он ее так, она бы постучалась и вручила им туфли. Тут Дилли подскочила: за ее спиной открылась дверь одиннадцатого, и оттуда выплыла дама в красном крепдешине, обдав ее облаком гераниевой пудры.

– Ceux sont а vous, peut-аtre?[2] – сказала Дилли, протягивая ей туфли и от неуверенности опустив «мадам». Дама бросила ей на ходу: «Merci!» [3] – и надменно прошествовала мимо пронзив Дилли леденящим взглядом. А ведь ее собственные туфли были ничуть не лучше и уж, во всяком случае, куда грязнее. Дилли решила отойти на оборонные позиции и вернулась в свой номер.

– Пожалуй, лучше позвонить, – сказала она в сердцах.

В случае неполадок в этих милых гостиничках хуже всего то, что sommelier[4] выполняет еще и обязанности официанта, и от 10 до 11 он исчезает, перепоручив верхние этажи заботам femme de chambre [5], особы весьма услужливой, но до крайности бестолковой. Горничная как будто сочувствовала мадам, но помочь ничем не могла. Она заманчиво поболтала мерзкими туфлешками, охарактеризовала их как «de jolie chaussures… mignonnes» [6].

– Je ne pourrais pas mкme les porter. Aussi, je les dйteste. Enlevez-les[7].

Горничная томно воззрилась на Эдуарда.

– Enlevez-les! Et allez demandez les chaussures de Madame[8], – непреклонно сказал Эдуард.

– C'est сa![9] – поддакнула горничная, будто ее только что осенило. Ушла и словно в воду канула.

Минула половина одиннадцатого.

– У нас сегодня было запланировано до ленча посмотреть jubе[10], a если пойти туда сейчас, мы раньше часу не вернемся. К этому времени все hors-d'oeuvres [11] разберут, и нам достанутся только эти мерзкие колбаски. Ну и обжоры эти французы. Мне этот отель с самого начала не внушал доверия. Я тебе сразу так и сказала.

– Но как же, детка…

– Ладно, вчерашний вечер не в счет, я выпила вишневого ликера, и к тому же светила луна.

В конце концов они вышли на палящий зной. Дилли, против своей воли элегантная в туфлях из змеиной кожи, которые она приберегала, чтобы поразить знакомых американцев в Каркасонне, ковыляла по pavе[12]. Эдуард нахлобучил панаму на глаза и подавленно повесил голову. Бедная Дилли, и впрямь экая незадача! Не глядя по сторонам, они прошли через рынок; Эдуард предложил Дилли купить персиков.

– Сам подумай, – сказала она презрительно, – ну кто ест персики в соборе?

– А… Значит, мы все-таки идем в собор? – почтительно осведомился Эдуард.

– Что ж нам теперь – ухлопать попусту все утро? По крайней мере, – сказала она мстительно, – мы хотя бы приступим к jubе.

Когда они свернули на рю де Де Круа, перед собором, особенно рельефным под ярким солнцем, почтительно сдернул шляпу тот самый человек со странным выражением лица, что всегда ходил без воротничка, правда, сегодня он как раз надел очень низкий, тугой воротничок, на который ниспадала толстая шея. На Дилли была местная шляпка тонкой, мягкой, персикового цвета соломки, Эдуард все пытался заглянуть под ее опущенные поля. Но Дилли молчала, и он так и не решился заговорить.

Громада собора вздымалась над ними, они потрясенно, не веря глазам своим, озирали его фасад. И, забыв друг о друге, молча ступили под сумрачные холодные готические своды.

Через полчаса восторгов у Эдуарда заломило затылок, и он сказал, что хотел бы пойти выпить. Дилли – она зашпилила поля шляпы назад – посмотрела сквозь него нездешним взором. Что с мужчин возьмешь, подумала она.

– Я лучше посижу здесь, – сказала она. – Эдуард!

– Что, детка?

– Неужели у нас такая низменная душа? Я просто не понимаю, как можно было расстраиваться из-за каких-то туфель?

Он этого тоже не понимал.

– Ты точно не хотела бы выпить? – благоговейно осведо. милея он. Однако его слова, казалось, не доходили до нее и он пошел в кафе один. Он предался размышлениям о том насколько женщины духовно выше. Но не успели ему при. нести выпивку, как Дилли, прихрамывая, пересекла площадь. Она сочла, что ей, пожалуй, следует подкрепиться.

– Понимаешь, ноги очень болят. Не могу… воспринимать. А все из-за высоких каблуков, в них невозможно ходить по городу.

Он заказал еще один коктейль и сельтерскую.

– Это еще что, а представь, что тебе пришлось бы ходить, скажем, в тех мерзких туфлешках.

– Подумай только, Эдуард, – всегда ходить в такой мерзости! Какое же у них, должно быть, представление о женщинах!