Тугая струна

Саймону пришлось гораздо хуже, с горечью подумал он. Его, дрожащего и с серым как замазка лицом, увезли обратно в участок, давать показания относительно субботнего вечера. Тони был достаточно хорошо знаком с логикой следователей, чтобы понимать, что в их глазах Саймон сейчас являлся главным подозреваемым. И ему, Тони, нужно что-то с этим делать, и как можно скорее.

Инспектор, имени которого он не мог вспомнить, спустился по ступенькам и встал за его спиной.

– Чудовищное месиво, – сказал он.

– Она была хорошим полицейским, – откликнулся Тони.

– Мы поймаем этого мерзавца, – уверенно произнес инспектор, – не беспокойтесь.

– Я хотел бы помочь. Детектив поднял бровь:

– Это не я решаю. Знаете, тут не маньяк орудовал. Мы в нашем городе еще такого не видывали.

Тони постарался скрыть разочарование:

– Здесь действовал не новичок, инспектор. Кто бы он ни был, он явно мастер своего дела. Возможно, он убивал и не в вашем округе, и не точно таким же способом, но ясно, что это не первое его убийство.

Инспектор хотел что-то ответить, но в эту минуту их прервали. Судебный медик закончил свою мало приятную работу.

– Ну что, Колин, – сказал он, направляясь к ним, – сомнений быть не может: она мертва.

Детектив покосился в его сторону:

– Хоть сейчас избавь нас от своего юмора висельника, док. Есть соображения насчет того, когда это случилось?

– Спросите своего патологоанатома, инспектор Уортон, – обиделся тот.

– Обязательно спрошу. А пока суд да дело, хоть намекнете?

С характерным звуком врач стащил с рук резиновые перчатки:

– Середина дня, понедельник… так-так… Что-то между семью часами вечера в субботу и четырьмя часами утра в воскресенье. Зависит от того, было ли включено отопление и как долго.

Инспектор Колин Уортон вздохнул:

– Слишком длинный промежуток. Нельзя ли сократить?

– Я врач, а не медиум, – съязвил эксперт. – А сейчас, если не возражаете, я бы вернулся к своей партии в гольф. Утром у вас будет мое заключение.

Тони поспешно положил руку ему на плечо:

– Мне нужна ваша помощь, доктор. Я знаю, вы не уполномочены разглашать, но наверняка уже проделали множество анализов…

Льсти, когда сомневаешься.

– А насчет увечий… Как вы думаете, она была еще жива, когда их нанесли, или это сделали уже после смерти?

Доктор вытянул трубочкой полные ярко-красные губы и задумчиво воззрился на тело Шэз. Точь-в-точь маленький мальчик, глядящий исподлобья на свою незамужнюю тетушку и одновременно прикидывающий, сколько карманных денег можно с нее получить.

– Имеются как те, так и другие, -в конце концов изрек он. – Я думаю, оба глаза были выдавлены, когда она еще была жива. Наверное, он засунул ей в рот кляп, а то крики подняли бы на ноги весь дом. После этого она, скорее всего, потеряла сознание от боли. Не знаю, какую гадость он потом влил ей в рот, но видимо, это была сильная кислота. Она и стала причиной смерти. Полное разрушение дыхательных путей – вот что им предстоит обнаружить, когда ее вскроют. Готов спорить на свою пенсию. Судя по ко

личеству крови, уши, на мой взгляд, были отрезаны, когда она уже умирала, и в то же время оба уха отрезаны аккуратно. Никаких пробных попыток, как это обычно бывает при членовредительстве. У него чертовски острый нож и железные нервы. Если он хотел сделать так, чтобы она стала похожа на тех трех мудрых обезьян, он весьма и весьма преуспел. Сказав это, он откланялся:

– Если позволите, я пошел. Теперь ваша очередь. Желаю поскорее его поймать. Кто бы он ни был, это законченный псих.

И он вразвалку заковылял в обход дома.

– Во всем Вест-Райдинге не найдется врача бестактнее этого сукина сына, – с сердцем сказал Колин Уортон, – уж простите.

Но Тони с ним не согласился:

– Зачем пытаться облечь такое зверство в красивые слова? Факт остается фактом: кто-то убрал с дороги Шэз Боумен. И постарался дать нам понять, почему он это сделал.

– Как вы говорите? – Уортон был явно удивлен. – «Понять, почему он это сделал» – что вы имеете в виду? Я, черт побери, почему он это сделал, не понимаю.

– Вы ведь видели тот рисунок, да? На нем нарисованы три мудрые обезьяны. Не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла. Убийца уничтожил ее глаза, ее уши и ее рот. Неужели это вам ни о чем не говорит?

Уортон пожал плечами:

– Одно из двух. Либо убийца – ее парень, тогда диагноз будут ставить врачи, и не все ли равно, какая дурь засела у него в башке. Или это какой-нибудь другой.псих, у которого зуб на копов, потому что, с его точки зрения, мы суем свой нос в дела, от которых лучше держаться подальше.

– А вы не думаете, что убийца мог иметь зуб лично на Шэз за то, что именно она сунула нос не в свое дело? – предположил Тони.

– Я такой возможности не усматриваю, – небрежно бросил Уортон, отвергая его предположение. – Она ведь, если я не ошибаюсь, не занималась тут у вас какими-то конкретными делами, верно? Вы же не ловите еще настоящих маньяков, а значит, она не могла натянуть нос какому-нибудь местному Джеку-Потрошителю.