Тугова гора

Уж что я за горькая,
Уж что я за несчастная!
На роду ли мне это написано,
В жребью ль мне это горе досталося!
Я от горя удалялася,
От него я остерегалася.
Наперед горе опереживает!

Плачьте, тужите, люди! Не от хворей в теплой постели скончалися, отдали жизни за честь русскую.

Роют на холме общую могилу: вместе бились, вместе и лежать им.

Знахарь дед Микита ходит по длинному ряду павших, осматривает, выслушивает. Бывает, что сомлеет человек, а сердце бьется, пробивается слабое дыхание, только с виду он схож с покойником, Такое и случилось с Васильком, сыном Евпраксии Васильковны. Сидела возле него застывшая Россава, онемела, слезы не проронила. Дед Микита приложил старческое ухо к груди юноши, там, где чуть выше сердца наискосок пролегла сабельная рана. С укором взглянул на девушку, велел спять доспех.

— Жить будет твой суженый. Травку приложу к ране, вскоре затянется.

Васька Звяга видел, как погиб отец Фильки. Кто же теперь о Фильке позаботится, как не он? Сходил туда, где пал Филька от руки предателя. Взялся взвалить дружка на плечо и вдруг почувствовал, что еще теплое тело. Выбиваясь из сил, принес на холм, положил Фильку перед дедом Микитой.

— Ох, болезный, и опять с тобой беда приключилась, — узнав отрока, запричитал старик. Васька в глаза ему смотрит, ждет, что скажет.

— Крови много потерял. Да ничего, нагоним кровушку. К себе возьму, у себя в избе лечить буду.

— Нет у нас, княгиня, больше князя, нет дружины.

Данила Белозерец понуро стоял перед Ксенией.

— Каждому свое. Есть у нас теперь княжна Мария. Будет и дружина, да не тебе ею ведать.

Во дворце — ближний боярин Тимофей Андреев. Вернувшегося с холма Третьяка Борисовича княгиня Ксения встретила неласково:

— Что, старый ворон, потатчик, доволен собой?

У старика слезы непроизвольно текут по щекам.

— Дозволь, княгиня, остаться в городе, пока не предадим земле тело Константина Всеволодовича?

— Мне не печаль, оставайся. Только на глазах не вертись.

Афонасий усердно трудился, скупые слезы падали на пергамент.

«В лето 6765 июля 3 на холме под городом за рекой Которослью бысть битва с татарове…»

Игумен все время помнил, что князь Василий Всеволодович упомянут в хрониках, он хотел, чтобы и о Константине осталась добрая память.

«Пошел князь Константин с воями своими и градчанами на супостаты…»

Он описывал, как тяжела была битва и как татары отступили и не вошли в город.

«Побита их многое множество, остатки же нечестивых исчезоша…»

Далее Афонасий писал, что холм покрылся трупами, пал и князь Константин.

«Была туга велика и плач велик…»

С того времени, описывал он, стали называть холм Туговой горой.

Его работе помешал приход княгини Ксении.

— Обезлюдело ярославское княжество, — начала она.

— То правда, мать княгиня, обезлюдело.

— Монастырь, чаю, не пострадал?

— Какое! — воскликнул Афонасий. Когда речь заходила о монастырской казне, он становился другим человеком, неуступчивым и прижимистым.

— Часовню на горе следовало поставить память об убиенных. Распорядится обо всем боярин Тимофей Андреев. Монастырская казна, чаю, не оскудеет.

— Но, княгиня матушка…

— Я сказала, — жестко оборвала Ксения. Заглянула через плечо, о чем пишет.

— Своим скудным умом хочу поведать о битве, — поспешно сказал Афонасий, стараясь прикрыть рукой написанное.

— Битва! Много таких битв. Вон холопи дубьем бились, глотки давили. У них и деревня-то — Душилово. И эти битвы станешь описывать? Дай мне — на досуге прочту.

Не хотелось давать Ксении из сердца вырванное, знал ее неприязнь к Константину Всеволодовичу, но как ослушаешься?

Спустя немного времени встретил ее, долго с мольбой смотрел, ловил ее взгляд — отворачивалась, о свитках словно забыла. Догадался: не вернет.

Был он робок, боязлив и не решался восстановить написанное.

Но молва народная шла, ширилась. Воспевали воинов, простой люд, вышедших на битву против всесильных татар и не пустивших их в город.

1981–1982 гг.

О повести В. Ф. Московкина «Тугова гора»