Тухачевский

Буденный указал, что позднее, 16 августа, когда, наконец, поступила директива Тухачевского о выводе конницы из боя и сосредоточении ее в районе Владимира-Волынского для удара в люблинском направлении, она была еще более невыполнима, чем пятью днями раньше. Конармия вела тяжелые бои за Бугом, а сменять ее было некому. Семен Михайлович доказывал, что «физически невозможно было в течение одних суток выйти из боя и совершить стокилометровый марш, чтобы 20 августа сосредоточиться в указанном районе. А если бы это невозможное и произошло, то с выходом к Владимиру-Волынскому Конармия всё равно не смогла бы принять участия в операции против люблинской группировки противника, которая… действовала в районе Бреста», то есть значительно восточнее. Так что на самом деле Тухачевскому трудно было винить в собственной неудаче соседей.

С данным Буденным объяснением действий Первой конной в период Варшавского сражения нельзя не согласиться. Вообще, мы как-то привыкли представлять Семена Михайловича лихим рубакой, лишенным всякого оперативного кругозора. И еще: его имя неизменно произносится рядом с именем Ворошилова, большая и давняя дружба Семена Михайловича с которым давно стала аксиомой. У Буденного, пожалуй, вера в эту дружбу сохранилась на всю жизнь. А вот «луганский слесарь Клим» испытывал к командарму Первой Конной гораздо более сложные чувства. В доверительном письме Сталину 1 февраля 1923 года Ворошилов без тени смущения утверждал: «Буденный… слишком крестьянин, чересчур популярен и весьма хитер… В представлении наших врагов, Буденный должен сыграть роль какого-то спасителя (крестьянского вождя), возглавляющего «народное» движение… Если действительно произошло бы когда-нибудь серьезное столкновение… интересов между пролетариатом и крестьянством, Буденный оказался бы с последним… Буденного знаю лучше, чем кто бы то ни было в партии, и считаю вместе с тобой, что его необходимо использовать для революции целиком и полностью. В меру моих сил я делал в этом отношении всё, от меня зависящее, и как будто бы результаты положительные».

Особенно беспокоила будущего наркома обороны невероятная популярность Буденного среди конармейцев: «Наши милые товарищи (в центре), не отдавая себе отчета, чересчур уж много кричат о Буденном, «буденновской» армии, «буденновцах» и прочем, что ни в какой мере не отвечает ни партийным, ни общереволюционным задачам. Сегодня комиссар штаба 1-й Конной т. Тер сообщил мне случай из жизни эскадрона при штарме 1-й Конной. На вопрос молодому красноармейцу, за что он будет драться, последний ответил: "За Буденного"».

Выходит, «друг Клим» «друга Семена» использовал всецело в интересах партии и пролетарской революции, а в случае чего мог и шлепнуть, как бывшего командира Конного корпуса Бориса Мокеевича Думенко, о чем с гордостью вспоминал в том же письме: «Если бы я вовремя не убрал Думенко, он наделал бы нам больших неприятностей». Он тогда всерьез опасался, что в случае конфликта партии с крестьянством народ тряхнет стариной, вспомнит Разина и Пугачева и изберет Буденного своим вождем. Его, как и Тухачевского, подозревали в бонапартизме. Нельзя допустить, чтобы красноармейцы шли в бой и умирали «за Буденного». Положено-то было умирать «за партию», «за мировую революцию»; сначала «за Ленина», потом «за Сталина».

В сущности, Буденного могла постигнуть та же судьба, что и Тухачевского (в 5-й армии, например, бойцы вполне могли умирать и «за Тухачевского», и недаром слово «пятоармеец» пользовалось таким же уважением, как и «конармеец»). Только Семен Михайлович становился неудобен при конфликте партии с крестьянством, а Михаил Николаевич — при конфликте со старой, дореволюционной интеллигенцией, теми же бывшими царскими офицерами. Всё было во власти случая. Другое дело, что в конце концов Сталин и Ворошилов сделали свой выбор в пользу Буденного, решив использовать его популярность и то, что в Гражданскую Семен Михайлович был наиболее тесно связан с ними. Всё равно надо иметь в армии прослойку преданных командиров. А Семен Михайлович — человек простой, не слишком образованный, крестьянского происхождения. От него подвоха ждать труднее, чем от всезнайки-аристократа. И в итоге Буденный оказался среди тех, кто судил и отправил на казнь Тухачевского и его товарищей. Но это было через долгих семнадцать лет. Тогда, под Варшавой, ничто еще, казалось, не предвещало трагической развязки.

В 1929 году будущий маршал А. И. Егоров опубликовал книгу «Львов — Варшава. 1920 год», где стремился оправдать руководство Юго-Западного фронта, снять с него ответственность за поражение советских войск. И с его аргументами трудно не согласиться.