Тухачевский

Та явно опешила. Потом кровь отхлынула от ее лица и, вырвав руки, она понеслась куда-то… „Мне тогда стало очень страшно“, — после призналась она журившей ее тетке. Анна Михайловна, наблюдавшая всю эту сцену из окна, накинула шубку и поспешила спасать положение: она объяснила, что девушка сильно смутилась, обещала поговорить с ней и просила его приехать на другой день за ответом. Тухачевский уехал, не заходя в дом. Но Анна Михайловна простилась с ним как с будущим родственником.

После его отъезда в доме лесничего воцарилась необычайная тишина. Евгений Иванович, крупно поговорив с женой, из своего кабинета не показывался. Лика, после долгого разговора с теткой с глазу на глаз, вышла из спальни с покрасневшими глазами и бродила по дому притихшая, растерянная. Старшие девушки, узнав от тетки о предстоящем браке, — ахнули… Тишину нарушал только шум швейной машины — Анна Михайловна успела сбегать к жене делопроизводителя лесничества, бывшей московской портнихе, и та спешно переделывала два вынутых из сундука платья Анны Михайловны для невесты.

На другой день был сговор. Лесничий, дав, скрепя сердце, согласие, поставил условием, чтобы брак был церковный. Тухачевский согласился. Но венчание должно было быть тайным (коммунисту Тухачевскому не пристало прилюдно участвовать в том, что партия называла «религиозным предрассудком». — Б. С.). Оно должно было состояться через месяц — Тухачевский заявил, что и это очень долгий срок. Его всегда могут назначить на другой пост.

Первое время Лика держалась с ним отчужденно и больше льнула к дяде. Но став в доме на правах жениха своим человеком, Михаил Николаевич сбросил с себя панцирь спокойной, даже чуть холодной вежливости, которой он устанавливал дистанцию между собой и окружающими, держал себя просто и с большим тактом. Не навязываясь невесте, он сумел завоевать ее доверие. Единственная интимность, которую он позволял себе с ней — это обертывать ее длинные, тугие косы вокруг своей шеи, серьезно уверяя всех, что он пойман и привязан „этим арканом“.

Венчание произошло вечером, в деревенской церкви. Когда сани с невестой подъехали к церкви, — лошади вдруг захрапели и поднялись на дыбы, едва не вывернув всех. Вошли в церковь, — и женщины вскрикнули, а Лика тяжело опустилась на руки успевшего подхватить ее лесничего: в церкви стоял гроб с покойником.

Пока на паперти невесте терли виски, покойника перетащили в дальний угол притвора и чем-то закрыли. Тухачевский со своим свидетелем комкором Уборевичем опоздали и приехали, когда суета окончилась».

И здесь Норд делает интересное наблюдение над поведением жениха во время обряда: «Когда мне приходится слышать разговоры о чуть ли не кощунствах Тухачевского, то я невольно вспоминаю его, когда он стоял под венцом… Не могло быть сомнения, что он глубоко чувствовал весь обряд. Одна из родственниц невесты, с большим трудом добравшаяся из Петербурга до лесничества с единственной целью помешать свадьбе, смягчилась в церкви до того, что поздравляя его после венца, сказала: „Надо было вам первому стать на платок…“»

С этого колоритного эпизода начинается мемуарная книга Лидии Норд о Тухачевском, впервые полностью опубликованная в 1957 году в парижском журнале «Возрождение». Отдельного издания «Маршалу Тухачевскому» пришлось дожидаться 21 год. А вот та часть книги, где рассказывалось о мнимом «военно-фашистском заговоре», увидела свет еще в апреле 1950 года в парижской газете «Русская мысль». И с тех пор до самого последнего времени не прекращались гадания, кто же скрывается под псевдонимом Лидии Норд. Сама мемуаристка сообщает о себе только то, что она — одна из пяти племянниц лесника, с которыми познакомился Тухачевский, и приходится второй жене Михаила Николаевича сестрой, но не родной, а двоюродной или даже троюродной. Позднее Лидия Норд вышла замуж за приятеля Тухачевского, советского военачальника, казненного вместе с маршалом. Дружбу с Тухачевским она сохранила до его последних дней.