«Подожгли, сволочи!» — выругался старший сержант и бросился на помощь танкистам. Только подбежал он к машине, как из пушки танка вырвался ярко-красный сноп пламени, раздался оглушительный выстрел, а вслед за ним — второй.
«Какое мужество нужно, чтобы гореть в танке и продолжать сражаться», — мелькнула в голове Владимира мысль.
И тут ему пришло в голову смелое решение: потушить горящий танк.
Развернув плащ-палатку, старший сержант стал сбивать пламя, не чувствуя, что на нем самом тлеет одежда.
Когда огонь был потушен, Владимир увидел на кромке открытого люка безжизненно повисшее тело танкиста. Он вытащил солдата, положил его на землю.
Подразделение, отбив гитлеровскую атаку, снова заняло прежние позиции, хорошо подготовленные к обороне. Пострадавший танк застыл на нейтральной полосе.
Герасимов вынес экипаж под танк, а затем по одному стал на плащ-палатке вытаскивать танкистов к своим окопам.
Поняв действия смельчака, советские минометчики прикрыли Герасимова огнем. Не успел старший сержант приблизиться к своим окопам, как на помощь ему выскочило несколько солдат отделения.
— Там еще двое раненых, — доложил Герасимов командиру батальона.
Старший лейтенант Меркулов посмотрел на черного от дыма и пыли Герасимова и сказал:
— Бери с собой солдата.
— Разрешите, я один. Не будем рисковать людьми, и так погибло сколько, одного могут не заметить, — настоял старший сержант.
Вот уже половина пути. И тут снова ожили немецкие минометы. Герасимов пополз быстрее. Через несколько минут он был у танка. Тяжелораненые танкисты стонали. Одному Владимир сделал перевязку, уложил его на плащ-палатку, и снова — по старому маршруту. И только когда танкисты уже были в безопасности, Владимир Герасимов почувствовал, как он сильно устал.
Спустя два месяца, 11 октября 1944 года, советские войска вели бои на подступах к Мемелю. Выдохнется контратака немцев — переходили в атаку наши бойцы. В одной из таких атак у Герасимова кончились патроны. Подняв над головой гранату, Владимир кинулся в гущу схватки. Граната разорвалась там, откуда вел огонь вражеский станковый пулемет. Пулемет захлебнулся. Несколько вражеских солдат повалилось на землю.
Сам Герасимов был ранен. Он понял, что вторую гранату бросить не сможет. Выхватив наган, стал отстреливаться от наседавших фашистов. Стойкость Герасимова вдохновила наших бойцов. Они дрались с возрастающим упорством. Враг дрогнул, побежал.
Оставляя за собой следы крови, Владимир Герасимов пополз на заранее подготовленную позицию, куда возвращались автоматчики.
Совсем рядом старший сержант услышал стон раненого, пополз к нему. Это был лейтенант. Он просил пить. Напрягая последние силы, Владимир достал флягу и поднес ее к губам офицера. Лейтенант жадно глотал, а затем, не в силах ничего сказать, повернул голову. Вода полилась за шею. Раненый открыл глаза.
Герасимов еле расслышал:
— А, однофамилец… Не дай умереть… помоги добраться к своим.
— Не оставлю, товарищ лейтенант…
Конец плащ-палатки старший сержант привязал к своему ремню, положил раненого на палатку и медленно пополз.
Дышать становилось все труднее. Тяжелела голова. Ноги и руки деревенели. Герасимов полз несколько метров, отдыхал, снова полз, снова отдыхал. Когда до окопов оставалось несколько десятков метров, он уронил голову на землю.
Очнулся Герасимов в госпитале.
— Шестнадцать ранений? — удивленно переспросил чей-то знакомый голос.
Владимир открыл глаза: у его постели стоял комбат старший лейтенант Меркулов.
— Жив, Герасимов? А я-то думал, что потерял такого героя.
Увидев улыбку на лице старшего сержанта, он подбодрил его:
— Вылечишься — в Берлин вместе придем.
Гераськин Дмитрий Семенович
Прорвавшись сквозь огненную завесу, поставленную немцами по всей глади могучего Днепра, бойцы отделения сержанта Дмитрия Гераськина выскочили на берег и устремились к темнеющему вдали возвышению. Это была высота 216,8.
Гвардейцы прошли сквозь огонь и воду — две страшные стихии, ниспосланные на них врагом. Немцы еще продолжали интенсивный обстрел переправы; там громыхали разрывы, туда уходили пролетавшие над головой зловещие трассы снарядов. На прибрежной полосе было относительно тихо.
— Вперед! — крикнул Гераськин и, перепрыгивая через рытвины, первым бросился к траншеям противника.
Две-три минуты находилось отделение вне прямого обстрела, но этого времени оказалось достаточно, чтобы ворваться в немецкие окопы, опоясавшие высоту.