Тульские метки

За десять дней не смог написать репортаж о вывозке свёклы.

Я ему коротенькую солёненькую лекцию о лени.

Он морщится. Я с вопросом:

– Не хочешь ли ты сказать, «быстрой езды не любит тот русский, на котором ездят»? Чего кривишься, будто я тебя заездил?

– Насчёт езды тут ни к чему… Ну только не говори шефу, – шепчет он, заикаясь. – В понедельник начну выдавать! Смотреть можешь. В понедельник!

Без опозданий пожаловал господин Понедельник.

– Я готов к смотринам, – потираю я руки. – Написал?

– Сперва внимательно посмотри на меня.

– Смотрю. Ничего из серии шокин-блю[9] не вижу.

– У меня беда с головой, – заскулил он. – Ехал в колхоз. Полный ход. Кузов. А мне так и хочется спрыгнуть…

– И ты не попробовал?

– Тебе смешки. А мне было… Хоть привязывайся к решётке на окне!

Вместо обещанного репортажа взял он двухнедельный отпуск. Без содержания.

2 октября

Летучка.

Мой отчёт. Мне высочайше пожаловано два дня творческого отпуска. Больше всех давал материалов.

4 октября

В пединституте сдал социализм по экономике. Учебник не держал в руках.

8 октября

Нюрка и бабка поладили.

Дуэтом хвастливо докладывают мне:

– А у нас в жилах фулюганит дворянская кровушка!

– Да ну! И давно шалит дворянская?

– А всю жизню!

– Анатолик! – говорит бабка. – А что это ты по четырнадцать часов работаешь?

Нюрка:

– Директором хочет стать.

– Он не будет дилектором! – выносит приговор бабка. – Живота нету.

10 октября, суббота

Факельное шествие «Искателя». Триста факелов и тысячи зевак на тротуарах. Впереди военный оркестр.

Идём с плакатом «Сегодня уничтожим последнего хулигана!»

На стадионе пускают ракеты.

Речи. Волков:

– Пора кончать с хулиганством!

Поджигают чучело хулигана.

Сильные хлопки.

Это взрывается последний хулиган.

Живые хулиганы хохочут.

11 октября

Приплёлся с базара с картошкой и капустой.

Дома баба Маша говорит:

– Голубчик Анатолик! Я с тобой побеседую. Ушла она пить. Ну как ты думаешь? Купила торф (торт) и ушла к Витьке. Присогласили и меня. Итить – надо штой-то купить. А я не такая свинья, чтоб сегодня пить, а завтра зубы на полку. А вот она пошла! Она ж пять лет лежала в буйной, три – в тихой. Я как мать под расписку её взяла. Она пьёт. Я возради тебя тут живу. И за тобой я чувствую себя упокоенно. Вот придёт вечером, ты, голубчик Анатолик, не давай меня бить. А то она меня заметелит. Я ж несильная, как старая муха. А от её кулаков удовольствия нету. Какое фулюганство! Ужась! Дерётся – как ты думаешь? – свою родну матерь чернонёбой ахверисткой обзывает! Ну! Такими хульными вольностями чертоломит, что только ох да ох! Во, Боже мой!.. И не работает. Разве книги не могла бы продавать? Или мороженое? Или яблоки?

Бабка выговорилась. Перебирает, сидя на полу, свои нитки, чулки, тряпки. Смотрю и не понимаю эту маленькую охапку дряни. Это ж она оставила Нюрку без мужа. Та налаживается на свидание – эта летит на чердак прятать её платье.

Зато себя бабка не обидела. Малому корейцу некуда было деться, сманила в квартиранты. А там и женила на себе. Пак Бон Сен. Так его звали.

Нюрка распопёрла. Убежал!

Надо обмыть космическую тройку!

В двенадцать часов запустили в космос наших трёх космонавтов.

По этому случаю в редакции меня подкалывают раскошелиться:

– Надо обмыть космическую тройку! А то приземление будет неудачным.

Отказываюсь. Ничего не финансирую. Ни запуск, ни приземление.

Люся Носкова, закурив по случаю космической победы, мне выговаривает:

– Не пьёшь, не куришь… Скучный ты человек. А женщины хоть волнуют тебя?

– Они меня волнуют только в часы пик.

Иду в библиотеку писать контрольную по стилистике.

Выписываю из занимательной психологии:

«Не бери в жёны девушку, которая не смеётся, когда смешно тебе».

Купил хлеба. Заворачиваю в газету, кладу на дерево на улице Каминского и отправляюсь в факельное шествие с оркестром впереди.

Волков:

– Эта космическая тройка – почётные члены «Искателя». Послать им телеграмму.

После шествия беру хлеб с дерева и домой.

12 октября Поминки по хрущу

Меня избрали заместителем комсорга редакции.

Волков вызвал к себе:

– Хрущёв с престола слетел. Сидел в Гаграх. Отдыхал. А без него заседал пленум. ТАСС прислал телеграмму «До двух часов ночи не давать».

В секретариате я писал контрольную.

В десять выхожу.

Кривотолки в конторе.

Иду домой.

Заглянул в хату к идеологам. Кузнецов, Строганов, Шакалинис. Пьяненькие. Зазывают.

Кузнецов наливает в стакан вина.

Строганов дурашливо хлопает в ладошки, собирая внимание всех:

– Ну-ка все вместе ушки развесьте! Слушай меня! Пить пока не давать. Надо узнать его платформу. Хрущ или Косыгин?

– Косыгин.

– Ур-ря-я! Пей!

Меня начали качать. Потом – Строганова. С гоготом подкинули его высоко, а поймать забыли.

Ржачка.

Шакалинис мне:

– Старик! Жертвуй рубль на поминки по Хрущу.

– Отвянь!

На улицах ликование.

На пороге каких событий мы топчемся?

14 октября Бармалей

Семь часов утра.

Обзор газеты «Правда»:

«В связи с преклонным возрастом и резким ухудшением здоровья…».

Я:

– Баб, Хруща сняли.

– По собственному желанию иль по статье по какой шуганули?