Тульский – Токарев

…Варшава их встретил, накормил немудреной снедью, водку, правда, плеснул лишь в свой стакан. А потом вор долго и внимательно слушал, как друзья наперебой рассказывали о событиях двух последних дней. Когда они выдохлись и замолчали, поведав о предстоящей встрече с Усенковым, Варшава посопел-посопел, затем крякнул и изрек:

– Да. Веселье дошло до точки. Вот что я вам скажу: главное для любого человека, для настоящего любого человека в лихую годину – это его, только его личное понимание – прав он или нет. Понимаете? Вот… Вот, опер, допустим, отпускает человека за деньги – тут, конечно, нечего рассуждать… А если случайно встреченную одноклассницу, да которую любил? А если невиновного, но на которого пальцем тычут и, неважно почему, – ошибаются? Он-то знает, что прав, и отсюда – молчать не будет, а будет убежденно доказывать… Правда придает силы, а сила вам не помешает… Вкуриваете, уголовный розыск? – Вор рассмеялся невесело: – Вот уж точно, уголовный розыск, я бы сказал: уголовка… Так вы правы?

Друзья переглянулись, и Артур спросил, насупившись:

– Ты хотел сказать «мы»? Мы – все? И ты?

Вор нахмурился:

– Вот не люблю я этого! Откусывай за себя! Ты прав?

– Прав! – отрезал не задумываясь Тульский.

– Прав! – кивнул и Артем после того, как бровь Варшавы дернулась в его сторону. Вор удовлетворенно кивнул:

– Теперь я укреплю вас, как святой батюшка. Идти путем иным, нежели вами выбранным, можно. Только что будет, если вы во все двери постучитесь, и вам даже помогут? То-то. Дверь в лучшем случае откроется «на цепочку». Можно, можно и до прокурора республики дойти. Он примет. Серьезно выслушает. Потом напишет резолюцию: «немедленно разобраться», – и с ней бумага полетит вниз, то есть к Усенкову. Не так я что-то говорю? Помнится, Артур, ты пару месяцев назад изъял у некого Бахшиева двенадцать килограммов маковой соломки… Было дело? Расскажи вкратце…

– А при чем тут?.. – недовольно завозился на диване Тульский, но Варшава оборвал его:

– А при том. Дверь без санкции сломал? Сломал. Незаконный обыск был? Был. Все вверх тормашками перевернул? Еще как! Бахшиев по печени огреб? Было, было… И? Бахшиев в камере. Сидит, родимый. А почему? А потому, что «солома» – его. И это – твоя правда. А по закону – Бахшиев был бы на свободе. А ты – под следствием. Разве Бахшиев не жаловался? Не голосил? В прокуратуру не писал? И что? Чего он добился? А почему? А потому что ты «солому» ему не подкидывал. Твоя правда взяла! Она – была! И это все поняли! А вот меня как-то раз взяли в Минске опера столичные и орут понахаловке: «А видели, как ты руку в карман терпиле засовывал!» И мне срок через покушение вешают… Я им: «Креста на вас нет… Хоть бы потрудились…» Так вот: следователь, невзирая на мою биографию, выпустил меня через трое суток. Потому что по-людски – неправы они были. А вор, не вор – не об том базар! Трудно не выбить дверь, трудно решиться ее выбить… Вы решились?

– Да, – сказал Артур и поймал прямой взгляд друга:

– Да.

Вор улыбнулся – будто солнце из-за тучи выглянуло:

– Ну, тогда не спрашивайте у жизни, что она вам дала. Пройдут, пацаны, годы – и где-нибудь красивая женщина в одной мужской рубашке будет, лежа на животе и задрав пятки к потолку, рассматривать фотографии. И спросит: «А это ты с кем?» А кто-то из вас – неважно кто – улыбнется и начнет рассказывать, убирая ненужные слова, какая была история… Так вот: любить она будет за то, что вы сейчас даете жизни… И настроение будет замечательное. Это я вам говорю!

Варшава помолчал и, покивав еще каким-то своим невысказанным мыслям, перегнулся через край стола к комоду:

– Готовьтесь на нервы.

Вор открыл ящик комода и вынул оттуда тяжелый куль серой простыни. Сверток мягко лег на стол. Варшава вздохнул и пояснил, разворачивая материю:

– Если решили пойти до конца – так не с голыми же руками… Вот! Со складов НКВД! В масле! В дурных руках сии плетки не гуляли!

На столе весомо и красиво лежали два пистолета «ТТ». Старик прищурился:

– Ну, что, «тэтэшки»? По вашим именам и волыны… Тебе, Артур, не с табельной же «макарониной» воевать, ежели что… Санкций-то, как я понимаю, нет, и в ближайшем будущем они не нарисуются…

Варшава взял один ствол, посмотрел на него и протянул Тульскому:

– На! Сорок первого года!

Взяв со стола второй пистолет, вор, усмехнувшись, отдал его Артему:

– На! А тебе – сорок пятого! Как в кино, я специально не подбирал… Уверен, эта сталь видала многое…

Пока друзья, как дети, дорвавшиеся до игрушек, возбужденно крутили оружие в руках, Варшава смотрел на них со снисходительной добротой в глазах, но потом, вспомнив кое-что, снова нахмурился:

– Вот еще что… Появился, как заебись, Жора Тура… Ты, Артем, видел его как-то…

Токарев вскинул голову:

– Не помню…

Вор махнул рукой: