Тульский – Токарев

– Ты знаешь, сынок, я человек очень реальный и приземленный. И в Бога, наверное, не верю. Но однажды – слышал я от священника очень умную мысль. Его тоже один человек спросил: за что, дескать, Бог меня так?.. А он ему ответил: не торопись принимать за наказание то, что, может быть, послано тебе во испытание… Знаешь, всем нам разные испытания назначает судьба. Наверное, в чем-то это определяется тем, кому что по судьбе сделать положено… Но лучше не думать об этом – можно свихнуться.

Артем горько, очень по-взрослому, усмехнулся:

– То есть ты полагаешь, что судьба уготовила мне особое предначертание и для этого сделала меня судимым? Что у меня, быть может, какая-то особая миссия?

– Н-ну… Может быть… Что-то в этом роде, – неуверенно сказал Василий Павлович, с тревогой глядя на иссушенное внутренним жаром лицо сына. Артем скрипуче рассмеялся:

– Будь она проклята, такая судьба! Будь она проклята!..

Токарев-старший даже вздрогнул от эха, неожиданно разлетевшегося от моста над черной водой: «проклята… проклята… проклята…».

Конец первой части

Часть II Восьмидесятые

Все, кто верит в Бога, знают, что Он – всемогущ, справедлив и всеведущ, что не происходит на свете ничего, чего бы Он не знал. Поэтому очень многие верующие, сталкиваясь с какими-то очень черными и страшными делами, поднимают лица к небу и вопрошают гневно: «Как же Ты допустил?!» Стоящие на грани богохульства от непереносимой боли люди, как правило, не дожидаются ответа, вернее, не замечают его…

Кому дано постичь Провидение Божие? И как понять – в данном конкретном случае – действует Оно в наказание или во испытание?

Бог может все – и, даровав людям свободу выбора, Он и сам выбирает – какую судьбу уготовить и тем из них, кто даже не верит в Его существование. Выбирает, перебирает…

Немыслимые, невероятные повороты иногда совершает судьба – такие, что поневоле начинаешь думать: а не обладает ли провидение Божие чувством юмора? И не бывает ли иногда этот юмор черным…

В начале восьмидесятых годов мало кто из советских людей предполагал, что великой империи осталось всего лишь десятилетие. Но и те немногие, кто предвещал скорый крах советской Системы, – даже они не предполагали, что угарный и пьяный карнавал восьмидесятых отрыгнется в девяностых беспредельной жутью кровавого похмелья…

Тульский

25 июня 1980 г.

Ленинград

Заканчивая среднюю школу в «олимпийском» восьмидесятом году, Артур Тульский, честно говоря, имел весьма смутные планы относительно своего будущего. Оценки в его аттестате были, скажем так, средними, знания в голове – сумбурными. В институт с таким багажом и без блата не стоило и соваться, да и не очень хотелось… Так куда? А – куда-нибудь, а там – армия либо тюрьма, а там – поживем-увидим. Мать Артура не пилила, давно уже признав в нем взрослого мужчину, но сам Тульский порой все же задумывался – и собирался всерьез посоветоваться с Варшавой, который его, как обычно, опередил. После торжественного вручения аттестатов, после школьного бала, когда все выпускники уже собирались кататься на пароходиках по Неве, вор, непривычно сильно выпивший, возник на набережной, будто все время был где-то неподалеку. Взял Артура под руку и увлек к «их месту» – к сфинксам напротив Академии художеств.

Чтобы Тульский не испачкал свой выпускной костюм, Варшава (между прочим, принявший самое деятельное участие в «строительстве», как он выражался, этого костюма) вынул из кармана тряпицу, расстелил на гранитных ступенях, усадил Артура, сам же остался стоять, глядя на реку.

Что-то в его лице было необычное, но задавать вопросы Тульскому почему-то не хотелось, – хотя их было очень много.

Между тем Варшава, все так же глядя на Неву, достал из кармана чекушку, раскрутил в ней водку винтом и ловко вылил себе в горло – крякать и занюхивать рукавом не стал – не в его это было манере, закусил горьким папиросным дымом.

А потом Варшава, по-прежнему не оборачиваясь к Тульскому, заговорил: