Тульский – Токарев

Тульский непонимающе заломил бровь и чуть опустил руку.

– Поставь на стол!

Артур со странным выражением на лице пододвинул свой стакан к тарелке с недоеденным минтаем. Варшава между тем хлопнул свою водку, понюхал хвост рыбки горячего копчения и со злостью швырнул его на стол:

– Вот что! Я с тобой сколько раз калякал? Долго-долго! Увещевал! Тебя в ментовку зачем засунули – чтобы ты нам помогал? Дурень! Чтобы ты человеком стал приличным! А я чую, что дворовый дух еще в башке витает!

– Что-то я не… – начал было Тульский, но Варшава перебил его:

– Не разжевал? Так сейчас разжую!!! Быть может, старая тюрьма центральная меня, парнишечку, по новой ждет? Не терпится?!

– Да что случилось-то? – не выдержал не ведавший за собой никакой особой вины Артур. – В чем дело?

Нахохлившийся вор искоса глянул на него:

– Что случилось… «Разжевал», «нарисуюсь», «мокруха»… А какие интонации! Ты офицер или приблатненный? Косо не смотрят еще? И опять нам не в шах у ментов – они вломаны ловко вздыгают. А ну-ка, шкура, продерни по натуре, наховеру карась растусуй, а коль не в кипеть – канай-ка, профура… Нравится такой язык?.. Ты тогда на нем и говори! Между ебаных протиснуться не удастся! Либо – либо. Заплутал? Прибыль в упор не видишь!

Тульский подпер рукой чугунную голову, подумав, что старик просто опять решил его повоспитывать:

– Да что ж такое приключилось?!

– Настроение я твое почувствовал! Е-мое! Как ты сидишь? Ты себя вот сейчас со стороны видишь? Два урки – если со стороны глянуть. А должны быть: легавый и вор! Нюхай мнение! Знаешь, когда я пойму, что был прав? Когда выправку увижу, когда взгляд увижу, какой я через столы у оперов наблюдал! А пока ты только уркаганские искорки рассыпаешь! У меня вот тут кореша сейчас сидели, они тебя на улице видели – и ни один не сказал: «опер». Почему? А у них глаз с прищуром! А потому что не опер! Обидно?

– Нет!!!

– Хуево!!! Значит, ты еще наших замесов! «Мойку»[10] до сих пор во рту гоняешь, как пустышку дитятя…

Тульский одеревенело помотал головой:

– Я хотел сказать… что это не обидно, это… дурно… А бритва… это же просто талисман – ты сам мне подарил.

Варшава кивнул, но обороты наезда сбавить не торопился:

– Вот! Я о чем! А ты глаза вылупил, как кассирша в сберкассе при появлении Гоп со Смычком… Не ожидал?.. Чего развалился? Походка вора должна быть не хамская, а почтенная. Кум же бродит упруго и с наглецой! Выбирай – в какой руке? А у тебя манэры, как у кронштадтского морячка, нахватавшегося блох… дело не в «мойке», а… Выбирай – ты курящий или нет?

Несмотря на то что подобные разговоры уже случались, Артур снова чувствовал себя, как будто ему поставили финку к груди и давят, давят – вот сейчас проткнут рубашку и потечет кровь… Тульский был не из пугливых, но взгляд Варшавы, скребущий по его мыслям и бьющий в самую сердцевину его амбиций и комплексов, – был страшен… А еще – Артуру показалось, что за агрессией вора скрывается и какая-то собственная растерянность.

– Я хочу тебе жизни – тяжелой и спорной, но порядочной, людской… Ладно, выпей за свое лейтенантство… Повод есть… Только не до конца хлебай – тебе ж еще работать…

Тульский, дергая кадыком, споловинил граненую тару, зажевал огурцом и почувствовал, что действительно стал просыпаться. Варшава оценил его выступивший румянец и вздохнул:

– У нас под Воркутой ндравы были тяжелые, поскольку там – круг заполярный. Короче – даешь уголь! Переплюнем Интинские лагеря. Был у нас там один такой – сержант Уболесков, умел вытаскивать зубами гвозди из столба с рельсой. У него присказка была: «Наш „Боевой листок“ – самый жесткий, хуй подотрешься». Н-да… Его потом кто-то при выходе из шахты распилил поперек… Как? Нравятся такие истории?

Артур закрыл глаза.

– Лежу на пляжу я и млею и жизни своей не жалею! Хорошо ли тебе, Артур?

– Плохо мне, Варшава…

– А как ты решил жить, Артур?

– По совести, Варшава…

– По совести? Ну так вот тебе еще: когда втыкаешь нож в живот, да надавливаешь – тот дергается, и получается, что с проворотом. Пацаненок тогда завсегда хлюпать начинает, да привставать, что ли… тогда надо наваливаться, чтобы это приглушить…

– Зачем ты?..

– Зачем… Затем!!! Хочешь честно о счастье? Лови! Так вот – после забоя идешь и думаешь, есть горячая вода или нет? Приплелся, а она есть! Хозявой мелкий ежик на голове потер, вышел, а в раздевалке тепло и с построением не гонят. Посидишь, поулыбаешься… Дошел до столовки – рыба! И твоей смене – последней – весь противень достался! В отряд пришел через морозец, а жулики не спят, но и не горланят! Чайку – тяп, перекурил и на чистую простынь. Через секунду она уже теплая, и ты засыпаешь, зная, что завтра на развод не вставать… Вот оно – счастье! Зачерпнуть тебе такого? Услышал ли ты меня, Артур?

– Да. Наверное… – опустил голову Тульский.

Вор удовлетворенно кивнул, плеснул себе еще водки в стакан, посопел в него, однако пить не стал, отставил в сторону. Вздохнув тяжко, поднял глаза на Артура:

– Ну, если услышал – тогда давай о деле поговорим…

– О деле? – встрепенулся Тульский. – Значит, все же случилось что-то?

– Случилось.