Тумак Фортуны или Услуга за услугу

Я повернулся к нему и хотел было выдать по первое число, но осекся. Его всего колотило. Батюшки, да его сейчас кондратий хватит! Вон как зенки вылупил.

— Число… какое сегодня число… — лепетал он, словно полоумный, и вдруг заклацал желтыми, проникотининными зубами.

— Ну, второе, — пробурчал я, отодвигаясь от него подальше. — Ты чего, мужик, анаши обкурился?

— У-у-у! — завыл он вдруг по-волчьи и снова ткнул пальцем в мою газету.

Чокнутый какой-то, как пить дать. Из психушки, видать, сбежал, или еще откуда.

Я перевел взгляд на то место, куда он тыкал своим дурацким пальцем, и… чуть было не проглотил собственный язык.

Газета была за третье января!

Глава пятая

Бородавчатый вдруг дико заржал и на весь автобус заявил, что сегодня тридцать третье декабря 2048 года. Потом все тем же грязным пальцем ткнул стоявшую перед ним толстую тетку в ее обширный живот, на что тетка сделалась багровой, как свекла, и пронзительно завизжала. «Зарезали!» — завопил кто-то истошно. В автобусе началась кутерьма. На следующей остановке бородавчатого выволокли под локотки на свежий воздух и воткнули в сугроб, малость остудиться. Бедолага отчаянно отбрыкивался и затих лишь тогда, когда мордой ткнулся в грязный снег. Там я его и оставил. Вряд ли он сбежал из психушки, решил я, но в том, что он туда сегодня попадет, сомнений у меня не было. Как и в том, что туда же попаду и я.

Вся эпопея с бородавчатым типом прошла для меня как бы в тумане. Я продолжал пялиться на газету, пребывая в состоянии полнейшей прострации. Теперь я знал, как съезжают с катушек. «МК», третье января, среда. Все верно, черным по белому, от и до. Никаких сомнений, газета настоящая. Я даже понюхал ее: пахнет свежей типографской краской.

Я точно знал, что сегодня вторник. Я не мог ошибиться. Поднатужившись, я восстановил в памяти события минувших суток — и не нашел ни единой зацепки. События четко чередовались одно за другим. Все верно, сегодня второе января, готов заявить это под присягой. Не тридцать третье декабря, и не сорок шестое мартобря, а именно второе января. Так что в психушку сегодня я, пожалуй, не попаду, рановато еще.

Все дело в газете.

Газета была завтрашней .

И вот тут-то меня осенило. Ну и подарочек уготовил мне Дед Мороз, леший его забодай! Все это его проделки, не иначе, его дедморозовские штучки. И ведь предупреждал он меня, что подписка-то необычная, а я все ушами хлопал да сомненьями себя изводил. Не обманул, выходит, Санта-Клаус из Занзибара.

Газета была завтрашней, это точно, но пришла она сегодня. А та, за второе января? Ясное дело, та появилась вчера. Все как по маслу, все тютелька в тютельку.

А завтра я получу послезавтрашний номер, и так будет продолжаться изо дня в день, аж до конца марта. Чудеса да и только. Ну как тут крыше не поехать?

Сердце у меня екнуло, в желудке забулькало. Я представил себе…

— Конечная! — объявил водитель. — Дальше не поеду.

Вот дьявол! Я и не заметил, как проскочил лишние три остановки. Теперь придется возвращаться назад.

До работы я добрался без приключений. В цеху стоял гомон и звон посуды. Дружки мои, все до единого, проходили курс послепраздничных лечебных процедур. Лечились всем подряд: кто «Жигулевским», кто «Столичной», кто «Смирновской», а один гурман-извращенец прямо из горла лакал «Амаретто». Тех же, кто уже прошел начальный курс лечения, складировали в каптерке, где они долечивались крепким оздоровительным сном. Здоровье прежде всего, гласил наш неписаный закон. И мы этот закон уважали и блюли.

— А вот и Васек приволокся! С прошедшим тебя, Василь Петрович, — приветствовал меня Колян, наш бригадир.

Я настороженно огляделся. Никто не хихикал, никто зубы не скалил, никто пальцем в меня не тыкал. Выходит, не было никакого розыгрыша. Я вздохнул свободнее.

— Стакан примешь? — спросил Колян.

— Приму. Мог бы и не спрашивать.

— О'кей. Две штуки гони.

— Да отдам я, ты ж меня знаешь. Сначала налей.

— Как скажешь, Васек. Ты ж меня тоже знаешь, я никогда жмотом не был. На, держи.

И он протянул мне до краев наполненный граненый стакан.

— Ну, будь, — толкнул я краткую речь и осушил посудину до дна.

— Вот это по-нашему, — одобрил Колян. — Кремень ты, Васька, душой и телом преданный нашему общему делу. Горжусь я тобой, это я тебе как бригадир заявляю.

— Да и ты мужик что надо, — разомлев, сказал я и захрумкал соленым огурчиком. На душе полегчало. Теперь-то я был в своей тарелке, в родной, так сказать, стихии.

— Эй, Григорич! — крикнул Колян. — Сгоняй-ка еще за парой.

— Бабки гони, — отозвался Григорич, потомственный пролетарий в шестом колене. — Без бабок не пойду.

— А без бабок тебе никто и не даст. — Колян повернулся ко мне. — Составишь компанию, а, Василь Петрович?

— Как не составить, составлю, — кивнул я.

В голове у меня уже изрядно шумело.

— Вот за что я тебя люблю, Васька, так это за твою отзывчивость. — Колян так растрогался, что даже слезу пустил. — С тебя еще пару штук, всего четыре.

Я положил на стол пятерку.

— Сдачи не надо.