Туман

Здесь мы сталкиваемся с любопытнейшим парадоксом — о Бабочке Бредбери. Насколько те иль иные события влияют на судьбы народов и сам Ход истории? Не знаю. Но думаю, что — неспроста наш Иван Грозный был современником Кровавой Елизаветы Тюдор и столь же Кровавого — Филиппа II Испанского. А казни на Лобном месте той «кромешной» поры совпадают по времени с ночью Святого Варфоломея. И — битвой при Секигахара в Японии и последовавшей за ней резней проигравших…

Я погрузился в свои размышления и думать забыл про моего собеседника. А тот, в который уж раз, жалобно повторил:

— Как? Как я мог жить дальше?! У меня же была надежда, что мы хоть как-нибудь можем же — по-другому! Я надеялся, что все это — они! Комуняки!.. А выходит, что — никакой разницы?! Выходит…

Мне надоело слушать весь этот вой и я встал со своего кресла из пластика. Продавец поклонился мне, провожая, а Этот даже забежал вперед и открыл дверь.

Мы не из богатой семьи. Мой отец без руки не мог быть хирургом, но зато — стал великим неврологом. А я унаследовал от него всю его клинику. (И сын мой иль зять — продолжат семейное дело. Оба окончили медицинский с высшими баллами!)

А еще домик в Тверской губернии. Где-то тут когда-то стояла наша усадьба, но во время войны здесь был фронт. Немцы рвались к Москве и по сей день в нашей земле больше ржавых осколков да безымянных могил, чем…

Отец как-то сказал мне:

— Твой дед перед смертью от голода написал мне письмо. Он сказал: если сможешь — вернись туда, где была наша усадьба, и поставь там свой домик. Чтобы местные смотрели на него и себя и на всю жизнь помнили, кем были мы и кем — они.

У меня совсем небольшой домик в Тверской губернии, но по сей день местные жители зовут меня — «барин». И даже верят, что мой дом — барская усадьба «еще того времени».

Это при том, что я почти там и не живу. Врачебная практика с клиникою в столице, понимаете ли…

Когда я садился в машину, Этот спросил у меня:

— Куда ж Вы теперь?

— Известно, — домой!

— Как же вы можете в этом жить?! Ведь там же — пьянство, дикость и грязь! И никакого просвета!

Я невольно задумался. Я представил себе грязную, разбитую тракторами дорогу, пьяного, темного, может быть, отсидевшего тракториста и услыхал, как он орет свою песню. Как он помогает неизвестному и, надо сказать, мерзкому «беляшу» выбраться из дерьма, — просто так. Ни за что.

Потому как — Душа поет. Дружок из Афгана вернулся. Живой. Господи, радость-то!

Я невольно про себя улыбнулся и прошептал:

— Нет. Дома — здорово!