Туман

И оба они посмотрели на пол, как будто под ним была скрыта тайна счастья.

IX

На следующий день о том же говорила Эухения с молодым человеком в тесной каморке привратницы, которая деликатно вышла подышать свежим воздухом у подъезда.

– Пора это прекратить, Маурисио, – говорила Эухения, – так больше продолжаться не может, особенно после вчерашнего визита.

– Так ты же сказала, – отвечал Маурисио, – что этот твой поклонник какой-то нудный тип, да еще вроде блаженного.

– Все так и есть, но он богат, и тетка не оставит меня в покое. Конечно, мне не хочется никого огорчать но и надоедать себе я тоже не позволю.

– Выгони его!

– Откуда? Из дома моих родственников? А если они этого не желают?

– Не обращай на него внимания.

– Да я не обращаю и обращать не собираюсь, только боюсь, этот дурачок будет приходить в то время, когда я дома. Ты же понимаешь, запираться у себя в комнате и отказываться выходить к нему – это не поможет; хоть он и не будет со мной встречаться, но станет изображать молчаливого страдальца.

– Пусть себе изображает.

– Не умею отказывать попрошайкам – никаким, а уж особенно тем, кто просит милостыню глазами. Если б. ты видел какие взгляды он на меня бросает!

– Его взгляды тебя трогают?

– Стесняют. И чего тут скрывать? Да, трогают.

– Боишься?

– Не говори глупостей! Я ничего не боюсь. Для меня Никого не существует, кроме тебя.

– Я знаю, – сказал убежденно Маурисио, положил руку на колено Эухении и не стал ее убирать.

– Пора уже тебе решиться, Маурисио.

– На что решиться, любовь моя?

– Как это на что? Будто ты не знаешь? Пора нам наконец пожениться!

– А на что мы будем жить?

– На мои заработки, пока не станешь зарабатывать ты сам.

– На твои заработки?

– Да, на заработки от ненавистной музыки!

– На твои деньги? Вот уж это пет! Никогда! Никогда! Все, что угодно, только не на твои заработки! Я стану искать работу, стану искать, а пока подождем…

– Подождем, подождем… а годы-то идут! – воскликнула Эухения, стуча каблучком об пол, каблучком той самой ноги, на которой покоилась рука Маурисио.

А он, почувствовав это, снял руку с коленки, но только для того, чтобы обнять Эухению за шею и поиграть одной из серег. Девушка не стала ему мешать.

– Послушай, Эухения, для забавы ты можешь разок-другой сделать глазки этому сопляку.

– Маурисио!

– Ты права, не сердись, любовь моя! – И он притянул к себе голову Эухении, нашел ее губы и, закрыв глаза, припал к ним долгим, влажным поцелуем.

– Маурисио!

Он поцеловал ее глаза.

– Так больше продолжаться не может, Маурисио!

– Почему? Разве бывает лучше, чем сейчас? Ведь нам никогда лучше не будет.

– Говорю тебе, так больше продолжаться не может. Ты должен найти работу. Я ненавижу музыку.

Она, бедняжка, смутно чувствовала, не отдавая себе в том отчета, что музыка – это вечная подготовка, подготовка к победе, которой никогда не будет, вечная дорога, не кончающаяся никогда. Ей опротивела музыка.

– Я буду искать работу, Эухения, буду искать работу.

– Ты всегда говоришь одно и то же, но ничего не меняется.

– Ты так думаешь?

– Нет, я знаю, ты по сути просто лентяй, и придется мне искать для тебя работу. Конечно, ведь вам, мужчинам, легче ждать!

– Это ты так думаешь…

– Да, да, я хорошо знаю, о чем говорю. И повторяю тебе, у меня нет никакого желания видеть умоляющие глаза дона Аугусто, глаза голодной собаки…

– Что за сравнение, деточка!

– А сейчас, – она поднялась и отвела его руку, – выйди для успокоения на воздух. Тебе это очень нужно!

– Эухения! Эухения! – прошептал он прерывистым лихорадочным голосом ей на ухо. – Если бы ты меня любила…

– Кому надо поучиться любить, так это тебе, Маурисио. Любить – и заодно быть мужчиной! Ищи работу и решайся быстрее: если не найдешь, работать буду я; но решай скорее, иначе…

– Что иначе?

– Ничего! Но с этим надо покончить!

И, не дав ему ответить, она вышла из каморки. Поравнявшись с привратницей, Эухения сказала:

– Ваш племянник остался там, сеньора Марта, скажите ему, чтобы он наконец решился.

И Эухения, высоко подняв голову, вышла на улицу, А там шарманка визгливо играла залихватскую польку, «Ужас! Ужас! Ужас!» – проговорила девушка и не пошла, а почти побежала по улице.

X

На следующий день, после визита к Эухении, в тот же самый час, когда она в каморке подгоняла своего ленивого обожателя, Аугусто, которому надо было с кем-то поделиться, направился в казино повидать Виктора.

Другим, совсем другим человеком чувствовал себя Аугусто, как будто явившийся пред ним образ сильной женщины – а глаза Эухении излучали силу – перевернул всю его душу, как плуг землю, и открыл в нем скрытый доселе источник. Он тверже ступал по земле, оп дышал свободнее.