Туман

– Нет, не из-за этого. Было кое-что похуже.

Наступило молчание. Виктор опустил глаза.

– Хорошо, хорошо, не говори, я не хочу знать твоих секретов.

– Ладно, расскажу тебе! Измученный этими супружескими раздорами, я вообразил, будто все дело не в интенсивности или в чем-то другом, а в частоте наших… ну ты меня понимаешь?

– Да, кажется, понимаю.

– И я, как дикарь, стал есть все, что мне казалось питательным и укрепляющим, да еще со всевозможными специями, особенно темп, которые слывут возбуждающими. Я начал как можно чаще заниматься любовью с женой. Вот и довел себя.

– Ты заболел?

– Естественно! И если б мы вовремя не сообразили, в чем дело, и не обратились к врачу, я бы, наверное, отправился на тот свет. Но зато меня вылечили во всех отношениях: я вернулся к жене, мы успокоились и смирились. Мало-помалу в доме у нас воцарился если не полный мир, то почти счастье. В начале этой новой жизни, лет через пять после женитьбы, мы еще жаловались иногда на свое одиночество, но очень скоро мы не только утешились, но даже привыкли к нашему состоянию. В конце концов мы перестали скучать без детей и даже сочувствовали тем, кто их имел. Мы привыкли друг к другу, мы стали друг другу необходимы. Ты этого не можешь понять.

– Да, пожалуй, не понимаю.

– Ну так вот, я стал для своей жены привычкой, как и она для меня. Все в нашем доме постепенно вошло в рамки умеренности, и еда – тоже. В двенадцать, ни минутой раньше или позже, суп уже на столе; мы каждый день едим почти одни и те же блюда в том же порядке и количестве. Я ненавижу перемены, как и Елена. У нас живут по часам.

– Это мне напоминает слова нашего друга Луиса о семействе Ромера; он говорит, что они «муж и жена холостяки».

– Правильно. Потому что пет холостяка более одинокого и закоренелого, чем женатый человек без детей. Как-то раз, чтобы заменить ребенка – ведь, что ни говори, во мне не умерло отцовское чувство, а в ней материнское, – мы подобрали, или, если угодно, усыновили собаку. Но она подавилась костью и умерла на наших глазах; вид этих влажных собачьих глаз, моливших о спасении, наполнил нас такой скорбью и ужасом, что больше мы уже не хотим держать ни собак, ни вообще что-либо живое. Нам хватает больших кукол из папье-маше – ты их видел у нас, – Елена их одевает и раздевает.

– Они-то у вас не умрут.

– Это правда. И все шло очень хорошо, мы были довольны. Мой сон не тревожит детский плач, мне не нужно беспокоиться, будет ли у нас мальчик или девочка и кого я сделаю из него или из нее… И потом, жена всегда принадлежит мне – ни беременности, ни кормления детей. В общем, не жизнь, а наслаждение!

– Ты знаешь, это почти ничем не отличается от…

– От чего? От незаконной связи? Я тоже так думаю. Брак без детей может превратиться в некое законное сожительство, вполне упорядоченное, гигиеническое и даже относительно целомудренное. Как сказано: муж и жена холостяки – правда, холостяки, живущие вместе. И так прошло больше одиннадцати лет, скоро двенадцать… Но сейчас… знаешь, что случилось?

– Да откуда же мне знать?

– Ты и вправду не знаешь, что со мной происходит?

– Неужели жена забеременела?

– Да! Да! Вообрази, какое несчастье!

– Несчастье? Но ведь вы этого так желали?

– Да, сначала, первые три-четыре года. Но теперь, теперь… В наш дом вернулся демон, снова пошли раздоры. Как и раньше, каждый винит другого. И мы уже стали называть будущего… Нет, нет, я не скажу тебе…

– Конечно, если не хочешь, не говори.

– Мы стали звать его «нахал»! И мне даже приснилось, будто, он у нас умирает, подавившись костью.

– Какой ужас!

– Ты прав, конечно, ужас. И – прощайте удобства, порядок, привычки! Только вчера Елену тошнило, это, кажется, одно из обычных недомоганий в том положении, которое называют «интересным». Интересное положение! Интересное! Хорошенький интерес! Рвота! Ты видел что-нибудь безобразнее и грязнее?

– Но она зато будет наслаждаться материнством!

– Она? Как бы не так! Это злая шутка провидения, природы или кого там еще! Насмешка! Если б сын или дочка – да все равно! – если б ребенок появился, когда мы, невинные голубки, полные скорее тщеславия, чем родительской любви, его ждали; если б он появился, когда мы думали, что без детей мы кажемся хуже других, если б он появился тогда, все было бы слава богу! Но теперь, теперь?! Говорю тебе, это насмешка. Если б не жена…

– Что, дорогой мой?

– Я бы тебе подарил его в пару к Орфею.

– Успокойся и не болтай глупостей.

– Ты прав, я говорю ерунду. Прости. Но ты считаешь нормальным, что па исходе двенадцати лет, когда все шло так приятно, когда мы излечились от смешного тщеславия молодоженов, вдруг – на тебе? Ну конечно, мы были так уверены, так беспечны!

– Перестань, опомнись!

– Ты прав, да, ты прав. Но самое ужасное – ты только вообрази! – это то, что моя бедная Елена не может избавиться от чувства смущения, которое ее не покидает. Она чувствует себя посмешищем!

– Но я тут не вижу ничего такого…

– Да я и сам ничего такого тут не вижу, но – что поделаешь? – она чувствует себя посмешищем. И ведет себя так, что я побаиваюсь за нашего нахала… или нахалку.