Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Врач — это сразу же чувствовалось — жил интенсивной духовной жизнью, много читал, он действовал, согласуя свои поступки не с чувствами, а с разумом. Он исповедовал революционные взгляды, жаждал политических преобразований, но в то же время всячески старался приспособиться к своему времени. Такое благоразумие бесило Тьерри.

Монтойа, человек на редкость прилежный, добросовестный, разумный, был малообщительным и любившим уединение. Он искренне стремился быть незаметным, не слишком верил в себя самого, еще меньше в других и, казалось, гордился своей отчужденностью от общества. Он отличался многими достоинствами и бесспорной честностью, но не всегда верно судил о чувствах и мыслях ближних и даже шутки ради не мог стать на чужую точку зрения. Богема, бесшабашная жизнь писателей и артистов, представлялась ему не только нездоровой и безрассудной, но даже нелепой и достойной презрения. Врач и больной без конца обсуждали странный вопрос: улучшает или портит человека жизнь в обществе. Монтойа полагал, что улучшает; Тьерри категорически это отрицал.

— Я, например, — говорил он, — в детстве мыслил благороднее, чем сейчас, был и решительней и смелее. Живя среди людей, я стал жаден, труслив и расчетлив.

— Вы? Расчетливы? Смешно!

— Я вижу, вы считаете меня безрассудным?

Тьерри страстно любил предаваться самоанализу и самоистязанию. Конча уверяла, что он страдает своего рода мазохистским сплином, который она называла по-немецки Leidselig-keit. Ему даже нравилось повторять эту формулу, но стоило кому-нибудь согласиться с ним и признать, что диагноз поставлен правильно, как Хайме чувствовал себя обиженным.

Монтойа и Тьерри сблизились, хотя иногда и ссорились. Здравомыслие Монтойи бесило Хайме — оно казалось ему проявлением пошлости и малодушия. В свою очередь, Монтойа глубоко презирал характерное для Тьерри стремление смотреть на жизнь сквозь призму литературы. В спорах часто принимали участие священник дон Антолин pi Бельтран-фонарщик.

— Не пускайте вы больше ко мне этого лекаря! — кричал Хайме. — Он меня в гроб вгонит своими нотациями.

— Помолчи и не валяй дурака, — урезонивал его дон Антолин. — То, что он говорит как врач, — слушай: Монтойа свое дело знает. Остальное — как хочешь: либо запоминай на всякий случай, либо пропускай мимо ушей.

Монтойа счел необходимым установить за больным постоянное наблюдение и возложил эту обязанность на Бельтрана и Сильвестру. Он находил, что Тьерри весьма предрасположен ко всяческим безрассудным и нелепым выходкам.

— Но я не болен! — протестовал Хайме. — Просто доктор Монтойа использует меня как подопытного кролика для своих экспериментов.

LXIII

Благодаря хорошему уходу Хайме начал поправляться и даже немного располнел. Поскольку ему рекомендовалось побольше гулять и дышать свежим воздухом, было решено, что Манолин, старший сын Бельтрана, будет сопровождать его во время прогулок. Вдвоем они бродили по окрестностям, по берегам канала и вокруг кладбищ Сан-Мартин и Патриаркаль, посещали парки Монклоа, Эль-Прадо, Дееса-де-Аманиэль, добирались но полям от Куатро-Каминос до кварталов Просперидад п Гиндалера. Тьерри скучал. Монтойа своим деспотизмом вызывал в нем все большее раздражение.

— Я лучше сниму какую-нибудь конуру и скроюсь там, чтобы мне никто не надоедал.

С этой целью Хайме в сопровождении Манолина ходил по окраинам города и осматривал пустующие лачуги и полуразвалившиеся особнячки. Справившись о квартирной плате, он требовал ключи и входил в жалкие маленькие домишки, наводившие на мысль о преступлениях и словно созданные для того, чтобы служить приютом отверженным и опасным людям.

Бельтран убедил Тьерри заняться каким-нибудь нетрудным делом — например, приходить к нему в мастерскую и помогать столярничать. Хайме послушался, и жить ему стало легче. Кроме того, он перевел с испанского для американских журналов несколько рекламных статей о «живописной» Испании, за которые ему хорошо заплатили, а с английского на испанский ряд медицинских заметок для доктора Монтойи, который был ему за это весьма признателен. После работы в мастерской Бельтран обучал Тьерри игре на гитаре.

— Деньги погубили меня, — говорил Тьерри. — Если бы я был вынужден зарабатывать на жизнь, я бы стал лучше. Я убежден, что главное в жизни — труд. Всему остальному грош цена.

Дон Антолин, не оставлявший надежду обратить Хайме в свою веру, принес ему книгу отца Алонсо Родригеса^{307} «Упражнение в совершенствовании». Тьерри прочел ее внимательно и не без удовольствия.

— Понравилось? — спросил его святой отец.

— Не считая религиозной основы, которая представляется мне ложной, книга мне понравилась.

Возмущенный священник обозвал его безбожником и еретиком.

LXIV

Чтобы Тьерри не скучал, изобретательный Бельтран стал приглашать в дом трех соседей по кварталу; фонарщик заприметил их в соседнем захудалом кафе, познакомился с ними и решил, что они могут развлечь Хайме.