Туман Лондонистана

– В Тбилиси. – Я сунул ему в руку пачку банкнот. – Здесь восемьсот фунтов. Билет на самолет стоит от силы триста пятьдесят. Лети лучше «Турецкими авиалиниями» через Стамбул. У тебя же теперь катарский паспорт? – Заур кивнул. – Через Киев немного ближе и дешевле, но могут возникнуть вопросы, так что лети лучше через Турцию. Сегодня есть рейс в десять с чем-то вечера, завтра днем ты будешь в Грузии. А дальше сам сообразишь.

Заур смотрел на меня с недоумением, часто мигая своими длиннющими ресницами.

– Что я должен сделать?

Я дал ему распечатку:

– Пойдешь в турагентство, здесь в пятнадцати минутах пешком, я покажу, куда идти. Просто дашь им этот листок и паспорт. Он же у тебя с собой? – Заур кивнул. – И все, объясняться по-английски тебе и не придется особо. Заплатишь деньги, получишь билет, заберешь вещи и поедешь в аэропорт.

– Это хорошо. Это я понял, огромное спасибо, – быстро заговорил чеченец. – Что я должен за это сделать?

Я пожал плечами:

– Защищай свою семью. Лечи больных.

– Я имею в виду… Ну, вас. Ваших.

– Не знаю. Что захочешь-сможешь. Как и когда тебе здравый смысл подскажет.

Заур начал соображать.

– То есть… Ну, то есть это никак не связано?

Я покачал головой.

– Получается, я этим вашим ничего не должен?

Я снова покачал головой. Но Заур все еще не был уверен.

– То есть, ну?..

Это был новый синоним освобождения.

– Да, «то есть, ну».

Чеченец сглотнул:

– А что вы скажете, если вас спросят, куда я делся?

– Да я об этом не думаю. И меня никто не спросит. Откуда мне знать? Человек хотел как можно скорее попасть домой. Он раздобыл где-то денег на билет и улетел.

– А Владимир? И этот ваш товарищ? Им что скажете?

– Им скажу как есть.

– То есть…

Заур понял наконец, что это была частная инициатива. Он схватил меня за руку и стиснул до боли. Миниатюрный, миниатюрный, а рука сильная. Все правильно – он же теперь хирург.

– Как вас зовут? По-настоящему? Я молиться за вас буду.

Я улыбнулся – не хватало мне пойти по следам капитана Пугача.

– Если будешь молиться – я не знаю, как вы, мусульмане, это делаете, – молись за Риту. Это моя жена, она мне сказала так поступить.

Я ведь к тому времени разгадал свой сон. Мы с Ритой, когда еще думали о том, принять или не принять предложение Конторы, пообещали друг другу, что будем делать только то, что хорошо для всех. Возможно, что оттуда, где она была теперь, она видела, как за все эти годы романтический флер с меня окончательно слетел и наша былая решимость обросла множеством дополнительных условий, уточнений, пояснений и допустимых отступлений. Так хороший закон обрастает подзаконными актами, ведомственными инструкциями, распоряжениями и приказами, которые превращают его в полную противоположность.

Хотя – мы это еще с ней вместе успели понять – наша решимость и вправду была наивна. Что, можно действовать в интересах всех, не причиняя никому вреда? А если это убийца – состоявшийся или будущий? Если нужно пожертвовать кем-то одним для спасения многих? И даже совсем простой вопрос: я что, знаю, как будет хорошо для всех? Нет, конечно, нет. Я давно уже понимаю, что не могу отвечать и решать не то чтобы за весь мир, но даже за несколько человек, вовлеченных в конкретную ситуацию.

Так или иначе, это была первая вещь, которую хотела сказать мне Рита. Я ожидал, что она будет в бикини, а она оказалась в глухой парандже. Мы с ней думали, что с работой в Конторе это будет так, а оказалось совсем по-другому.

Но она, Рита, не хочет, чтобы я стал другим – прагматичным, циничным, безжалостным, для которого цель важнее всего, а один человек – букашка, которую и не заметишь, как раздавишь на ходу. Я ведь во сне, как мне позднее стало ясно, испугался не потому, что Рита оказалась вдруг не Ритой. Мне стало страшно, что это я превратился в кого-то другого, что я перестал быть человеком, которого она знала. Сны любят такие перевертыши.

Можно было еще истолковать и ее покупки как указание на то, что остальное – лишь вопрос денег, но для смысла сна это уже не важно. Короче – исходило ли это на самом деле от Риты или просто мое бессознательное нашло такой способ подсказки, – я поступил, как мне было велено. И как, когда ты понял смысл своего сна, нет никаких сомнений, что это именно то, что он хотел тебе сказать, так и сейчас я точно знал, что так и надо было сделать.

8

Начало пятого. Теперь у меня была возможность позвонить Мустафе, и надо было придумать, что делать с «Марриоттом». Я пошел в сторону Сейнт-Джеймсского парка и, не доходя до Ватерлоо-плейс, зашел в телефон-автомат.

– Мустафа, это Майкл, – сказал я в трубку по-французски. – Если твой брат рядом, отвечай мне по-арабски.

В ответ я услышал тираду, которую понял фактически дословно: «Лябес? Бхейр? Хамдулла!» Мол: «Как ты? Хорошо? Ну, слава Богу!»

– Мустафа, когда я могу перезвонить тебе? – спросил я.

Сейчас что-то сложное и потом: «Белек реддуа иншалла!» Это я тоже понял: «Может, завтра, даст Бог!» Мустафа знает, что несколько десятков арабских слов в моем словаре есть. Но сказал ли он это мне или изображает разговор со знакомым?