Он встал, направился к выходу и со злостью захлопнул за собой дверь. Его оппонент усмехнулся, тоже встал и щелкнул выключателем: стало уже довольно темно. Несколько тусклых лампочек на потолке залили ночлежку желтоватым светом. Ленантэ вернулся к печке. Троица гривастых продолжала вполголоса гудеть, слишком захваченная предметом собственного спора, чтобы обратить внимание на перебранку, вспыхнувшую между Ленантэ и Лакором. Поэт молча покуривал трубку. Паренек вновь принялся пересчитывать газеты. Испанец и расклейщик афиш дрыхли.
Кажется, это произошло в тот же день. А может, в другой. Худой мужчина с могучими гривой и бородой, в кожаных сандалиях на босу ногу вошел в ночлежку, постукивая по полу ореховой палкой, и спросил:
– Товарищ Дюбуа здесь?
– Нет,– ответил кто-то.
Пришедший принюхался.
– Здесь воняет,– объявил он.– Воняет…
И вдруг умолк, увидев курившего Поэта. Он бросился к нему, вырвал трубку и с яростью швырнул ее об стену. Трубка разбилась. Раздались возмущенные голоса, и тогда слово взял Ленантэ:
– Товарищ Гарон, то, что ты сейчас сделал, произвол, недостойный анархиста. Этак ты в один прекрасный день пожелаешь заставить нас последовать твоему примеру, я имею в виду, заставить нас есть траву на четвереньках, поскольку, по твоей теории, всякий другой способ есть ее противен природе. Ты волен делать все, что тебе охота, объяснять вред табака – я, кстати, сам не курю,– но ты должен убеждать товарищей, которые пока еще остаются рабами этой страсти, этой вредной привычки, доводами, а не актами произвола. Главное…
Происшествие дало повод для оживленной и долгой дискуссии.