Туман над Парагон-уок

Он широко шагал. Его плащ развевался на ветру На голову была натянута шляпа. Форбс семенил рядом с ним. Еще задолго до Парагон-уок констебль стал ужасно задыхаться, страстно желая про себя, чтобы впредь ему больше не доводилось исполнять служебные обязанности в паре с Питтом.

Парагон-уок был улицей с частными домами, очень элегантной, выходящей на открытый парк с цветочными клумбами и идеально высаженными деревьями. Аллея длилась около тысячи ярдов. В это утро улица выглядела словно выбеленной солнечным светом — и совершенно тихой. На ней не было ни души — даже какого-нибудь мальчишки, помощника садовника. Слух о трагедии, конечно, уже распространился по кварталу. Слуги собрались на кухнях и в кладовых и судачат. Да и хозяева наверху тоже наверняка уже обсуждают это событие за завтраком.

— Фанни Нэш, — сказал Форбс, наконец-то успокоив дыхание, когда Питт остановился.

— Что?

— Фанни Нэш, сэр, — повторил Форбс. — Так ее звали.

— Да.

На мгновение к Томасу вернулось чувство потери. Еще вчера в это время она была живой; сидела за одним из этих классических окон, решая, что надеть; втолковывала своей служанке, что нужно отложить для нее; планировала, кому нанести визит, какие сплетни распустить, а какие, напротив, приберечь… Какие прелестные мечты гуляли у нее в голове, в самом начале лондонского лета?

— Номер четыре, — Форбс подтолкнул Питта под локоть.

Про себя Томас ругнул его за бездушие, хотя тут же признал, что это несправедливо. Для Форбса здешний мир был совершенно чужим — более чужим, чем кварталы Парижа или Бордо. Констебль привык к женщинам в простых платьях, работающим от рассвета до заката; к большим семьям, ютившимся в нескольких заставленных мебелью комнатах, пропахших кухней, отхожими местами и испарениями человеческих тел. Форбс не размышлял о жизни людей из шикарных домов; людей под покровами шелковых одежд и под броней утонченных манер. Не имея дисциплины труда, они изобрели дисциплину этикета, которая стала управлять ими. Констебль не мог понять этого.

Будучи полицейским, Питт знал, что люди его профессии должны пользоваться входом, предназначенным для торговцев. Но и сейчас он не собирался делать то, что отказывался делать всю свою жизнь.

Слуга, подошедший к парадной двери, имел мрачное, ничего не выражающее лицо. Он смотрел на Питта с высокомерным пренебрежением, удовольствие от которого, впрочем, было несколько испорчено тем, что Томас был на несколько дюймов выше его.

— Инспектор Питт, из полиции, — сухо представился Томас. — Могу я поговорить с мистером и миссис Нэш?

Он уже собирался войти, но слуга твердо стоял у него на пути.

— Мистера Нэша нет дома. Я схожу и узнаю, захочет ли миссис Нэш принять вас, — сказал он с явной неприязнью, затем нехотя сделал полшага назад. — Вы можете подождать в холле.

Питт огляделся. Изнутри дом был больше, чем казался снаружи. Он имел большую парадную лестницу, ведущую на площадку второго этажа, которая расширялась в обе стороны. В холле располагались полдюжины дверей. Поднаторев в розыске украденных ценностей, Томас стал немного разбираться в изобразительном искусстве; поэтому при виде картин на стенах он смог заключить, что те были действительно хороши и могли бы удовлетворить самый взыскательный вкус. Сам Питт предпочитал картины современной импрессионистской школы с размытыми линиями, облаками и водой, сливающимися в дымке света. Был здесь еще один портрет, написанный в манере Берн-Джонса [3], который привлек внимание Томаса. На нем была изображена женщина необыкновенной красоты — блестящая, гордая и чувственная.

— Господи! — просипел Форбс, буквально потеряв дыхание при виде всей этой роскоши.

Питт понял, что констебль раньше никогда не бывал в таких домах, как этот, — разве что в комнатах для прислуги. Инспектор испугался, что неуклюжесть Форбса испортит все дело.

— Почему бы тебе не пойти расспросить слуг? — предложил он. — Может быть, дворецкий или служанка выходили на улицу в это время… Люди сами не понимают, как много всего они замечают.

Форбс колебался. С одной стороны, ему хотелось остаться и продолжить знакомство с этим новым для него миром. С другой — еще больше ему хотелось вернуться в более знакомую ему сферу и начать делать что-то, в чем он разбирался. Наконец констебль пришел к естественному для себя решению.

— Правильно, сэр! Да, я так и сделаю. Можно также порасспрашивать в других домах. Как вы верно заметили, люди не помнят, что они видели, до тех пор пока их не тряхнешь хорошенько, верно?

Вернувшийся слуга провел Питта в комнату для утренних приемов и ушел. Через пять минут появилась Джессамин Нэш. Томас сразу же узнал ее. Это была та самая женщина с портрета в холле — с теми же широко расставленными глазами, прямым взглядом, с тем же ртом, блестящими волосами, густыми и мягкими, как летнее поле. Сейчас она была одета в черное, но это никак не омрачало ее красоты. Она стояла прямо, немного задрав подбородок.

— Доброе утро, мистер Питт. Что вы хотели спросить у меня?