Туман в зеркале

Я захватил с собой чистые блокноты и набор новых карандашей и сейчас выложил их, не сомневаясь, что на следующее утро меня первым же делом отведут в библиотеку, покажут архив Вейна, и я, взяв на себя бремя ученого и биографа, буду спокойно и размеренно работать следующие несколько дней. Это видение полностью захватило меня — ведь, несмотря на то что я очень долго был путешественником, даже искателем приключений, и редко останавливался надолго где бы то ни было, я читал, учился, пытался восполнить пробелы в своем образовании и даже написал — наверное, в подражание Вейну — несколько небольших обзорных статей о востоке и моих тамошних странствиях. Сейчас, сидя у яркого огня, я видел в мечтах свое имя, тисненное золотыми буквами на корешках солидных томов, слышал, как обо мне говорят: «Джеймс Монмут, ученый», «Монмут, писатель».

Мои безобидные фантазии были ненадолго прерваны привратником, который принес поднос с ужином — простой и очень вкусной пищей, приготовленной, как он сказал, им самим: «Школа сейчас пустует, сэр, и поэтому повара нет». Кроме того, он принес письмо от доктора Дансера, полученное с последней почтой.

Мой дорогой Монмут!

Приветствую вас в Элтоне и приношу извинения за мое вынужденное отсутствие сегодня вечером. Надеюсь, вы найдете все, что необходимо для вашего удобства и комфорта. Биглоу присмотрит за всем, а я буду ждать встречи с вами завтра утром — я вернусь сегодня вечером, очень поздно, если позволит погода, но не стану тревожить вас, — чтобы оказать вам всю ту помощь, какую смогу, хотя, боюсь, это будет не слишком много. Не доставите ли вы мне удовольствие отобедать со мной завтра вечером?

Ваш и т. д.

Валентайн Дансер.

Чуть позже, вытаскивая часы, чтобы завести их, я наткнулся на маленькую визитную карточку, которую несколькими часами ранее спрятал в свой жилетный карман.

Леди Куинсбридж
         Пайр
    Хисли-Бичес
      Беркшир
      Хисли, 25

Ее встревоженное лицо, глядящее из окна вагона, всплыло у меня в памяти, и, сидя в кресле, у камина, я спокойно размышлял над ее необычными предупреждениям и предчувствиям, о которых она мне говорила, но по-прежнему находил в них не больше смысла, чем в подобных же предостережениях из других источников, да и вообще не мог в этой уютной, безопасной обстановке воспринимать их серьезно. Однако же я решил принять ее приглашение на Рождество, потому что она была мне приятна, и я был равно и польщен, и признателен, но в первую очередь потому, что я чувствовал: настало время войти в английское общество и постепенно стать там своим.

Как правило, я всегда был человеком воздержанным, но в тот вечер, выпив лишнюю рюмку портвейна, погрузился в полудрему у горячего камина, а когда поднялся, чтобы пойти в постель, почувствовал мгновенное головокружение. В спальне было холоднее, я настежь открыл окно, и от запаха свежего, наполненного снегом ночного воздуха голова моя быстро прояснилась. Когда я чуть высунулся наружу, толстый пласт снега внезапно рухнул вниз, во двор.

Нигде не было ни огонька, дома вокруг меня были погружены в тишину. Небо очистилось, ярко сияли звезды.

Когда я был маленьким, опекун рассказывал мне порой о днях, проведенных им в Кембридже, и в уме у меня сложились образы, дополненные гравюрами и картинками из книг, — древние стены и внутренние дворики, спокойные, тихие места, посвященные занятиям, но при этом наполненные отзвуками оживленных голосов и быстрых юношеских шагов, и, возможно, хотя я не был ни слишком умным, ни чрезмерно начитанным ребенком, меня втайне тянуло туда, — и эта тоска так и не покинула меня окончательно, она оставалась по-прежнему, скрытая от всех и полузабытая. Сейчас она ожила вновь — я узнавал в этой школе многие характерные черты старых университетов и долго стоял так, глядя вниз на заснеженный дворик, вспоминая своего опекуна, счастливый тем, что стал наконец частью этого мира.

Раздевшись, я принялся размышлять о докторе Валентайне Дансере, с которым мне предстояло познакомиться на следующее утро, и о стопке черных блокнотов на моем столе, о том, что должно было их заполнить, и испытывал в равной мере радость и предвосхищение. Это будет хороший день. Я ждал его с нетерпением. Я считал себя счастливым человеком. Но тут по двору внезапно пробежал порыв холодного ветра, задул в мое открытое окно, я вздрогнул и закрыл его, теперь уже вполне готовый лечь и заснуть.