Больше девушка не произнесла ни слова, и я вышел из медпункта и направился к «штабу», где квартировал Рауль. Намеки на некие мистические силы меня совершенно не занимали. В такой профессии, как моя, всегда есть вероятность прохлопать некое западло. Тем более что холодок опасности постоянно существует где-то на фоне остальных эмоций. Скорее я забеспокоюсь, если перестану его ощущать. Если такое случится, это будет означать, что либо я потерял чутье, либо я уже умер, но еще не понял этого. Так бывает, если схватишь сквозное ранение — боль еще не пришла, адреналин глушит сообщения вопящих от боли нервных окончаний, а мозг продолжает думать, что ты еще цел и невредим. Но в какой-то момент приходит осознание, что ты не можешь сделать следующий шаг. А потом все встает на свои места: боль затапливает сознание, тело живет своей отдельной жизнью, и только мозг отказывается повиноваться инстинкту, который транслирует внутрь вопль окровавленного куска мяса, имея целью изничтожить личность, превратить разумного, тренированного человека в безмозглую тварь. Воспоминания вызвали укол в районе левой верхней трети бедра. Первая и пока единственная серьезная отметина, подарок от беглого заключенного, с которым не так давно свела меня судьба, снова дала о себе знать. Стряхнув нахлынувшие воспоминания, я вытер испарину со лба и ускорил шаг.
Хижина вождя местных партизан состояла из трех больших комнат с дощатым полом, устланным плетеными циновками из волокна какого-то особого сорта лиан, отпугивавшего змей и прочих ядовитых гадов. Они источали горьковато-приторный аромат, чем-то напоминающий сандаловую эссенцию. Сам команданте жил в подвале, откуда были прорыты два подземных хода за пределы лагеря. Рауль, несмотря на свои совершенно паршивые качества боевого командира, всегда был очень осторожен и часто, благодаря почти звериному чутью на опасность, угрожающую лично ему, выводил отряд из хитрых ловушек федералов. Генерал Вера, весьма чувствительный на подлянки своих конкурентов из правительства, щедро спонсируемого американцами, ценил подобную чуйку и у своих подчиненных. Рауля он поднял из самых низов. Ходили слухи, что вождь приходится генералу дальним родственником, хотя никакого портретного сходства я между ними не замечал. Франсиско Вера — видный, плотного телосложения мужик, чем-то неуловимо напоминающий Панчо Вилью,[10] может, из-за пышных вислых усов и внимательного, с прищуром взгляда умных карих глаз. А наш Рауль — обычный, ничем не примечательный субъект, среднего роста, с зализанными назад сальными черными волосами, собранными в недлинную косичку, бегающими, водянисто-серыми глазами на круглом, испещренном оспинами лоснящемся лице. В общем, эти двое ни в чем схожи не были, может, только в упомянутой выше способности предчувствовать опасность.
Рауль встретил меня в крайней справа от входа комнате, где у него было нечто вроде канцелярии. Вдоль стен стояли ящики из-под снарядов, в которых хранилась вся документация отряда. Случись что — только подхвати эти короба, и в путь. Мобильность была страстью Рауля, к тому же ее постоянно требовала необходимость. Сейчас команданте сидел за обычным письменным столом, на котором не было ничего, кроме керосинового фонаря и походной планшетки. В комнате пахло старым табачным духом и свежей пороховой гарью. Видимо, слухи о безвременно ушедшем при помощи Рауля начштаба имели под собой основания. Увидев меня, «вождь» вскинул голову и жестом указал на стул напротив.
— Hola, Мигель! Ты, наверное, знаешь, зачем я искал тебя?
— Здравия желаю, команданте. Слышал, но хотелось бы уточнить, в чем заключается роль нашей группы.
— Эх, почему у всех гринго такая холодная кровь? Ты никогда не пьешь с нами и не поешь песен… Или сеньор Ленин запретил коммунистам веселиться?
— Товарищ Ленин, команданте, завещал нам другое: учиться, учиться и еще раз учиться. А кто много учится, тот не тратит время даром, и в конечном итоге весь мир лежит у его ног. Товарищ Ленин это доказал личным примером. Так что вы хотите от нас?
— Ай, Мигель! — «Вождь» всплеснул волосатыми, как у обезьяны, руками. — Что мне может быть нужно, когда мои идиоты прохлопали поставку и теперь нужно считать каждый патрон?
Улыбка слетела с его лица, он грохнул кулаком по столешнице, отчего керосинка подпрыгнула сантиметра на два, а планшетка сдвинулась ближе к моему краю стола.
— Не горячитесь так, команданте. Дело житейское: сегодня они взяли наше, а завтра, точнее, через тридцать часов, мы отыграем свое и, может быть, даже слегка увеличим разрыв в счете.
— Любишь футбол, камрад?
— Нет, бокс уважаю. Там как-то острее чувствуется результат: каждый удар — это зачетное очко. Футбол таких сильных ощущений не дает.
— Я запомню твои слова. Пожалуй, я посмотрю пару боев, может, тоже проникнусь. Как считаешь?
— Мне трудно судить о вкусах других, команданте. Надеюсь, что вам понравится.
— Хорошо, Мигель. Только возьми с собой Пако и Симона, парням нужно набираться опыта. А у кого же им учиться, как не у тебя?