Туман войны

Часа через три, меняя аллюр с шага на галоп и обратно, наконец, добрались. На въезде нас встретила большая каменная церковь с золотистой луковкой и высокой башней звонницы. Даже удивительно… встретить такую красоту в совершеннейшей глуши.

Хорошо, что я взяла с собой всё необходимое. Как и предполагала, одному из раненых требовалось переливание крови. Благо подходящий донор тут же нашёлся. Через пару часов подъехала и телега. Гусары попросились в самый крайний на селе дом, но всем нам места явно не хватало. Был выбор или ехать, хотя уже начинало темнеть или оставаться. Но ночевать было негде. Если только в хлеву, так как домик, такой-же как и по всему селу, небольшой. Он даже мал для сидящих на полатях детей, коих пересчитать можно с трудом. Кажется, хозяйка производила их на свет чуть ли каждый год.

Решили всё-таки тронуться в путь, а группа гусар сопроводить нас до имения. Заночевали у небольшой реки со странным названием Бычек, которое нам сообщил парнишка. Он отправился с нами за лошадью принадлежавшей старосте. Не увидев свой собственности, тот даже не предложил остаться у него. Хотя его хибарка, была хоть и чуточку, но больше, однако и она для нашего ночлега не подходила. Дабы раненые не замёрзли, пришлось разжечь два костра, между которыми их и расположили. Гаврила Федосеевич не зря сделал стоянку у реки. В скорости у нас побулькивал большой котелок наваристой ухи. Самое то, для потихоньку приходивших в себя раненых гусар.

Среди ночи меня разбудил какой-то шум. Неожиданно к нашему лагерю вышли какие-то люди, кинулись греться к костру и дрались за возможность доесть остающийся до сих пор тёплым суп, который подвесили недалеко от костра, чтобы если нужно, можно было подкормить пациентов. Странно, но напавшие не проявляли никакой агрессии, хотя все мужчины на стоянке направили на них оружие. Даже я держала револьвер.

Люди были голодны и страшно грязны… их довольно обтрёпанная форма говорила о том, что перед нами французы. Скорее всего, тех смутили гусарские ментики, в неясном свете костра которые можно легко спутать с французской формой.

Но даже то, что они попали в плен, пришедших явно не смутило, а скорее обрадовало. Наконец-таки они смогли поесть. Пусть не вдоволь, но наваристая уха всё-таки притупила чувство голода.

Они сами побросали оружие. Близко подходить я им не разрешила. Опасалась вшей. А потому пленных оставили отогреваться у внешней части костра. Они с удовольствием рассказывали гусарам о расположении своего отряда, но больше почему-то ругали Наполеона. Никогда ещё эта «великая армия» не оказывалась в столь плачевном положении. Голод достигал поистине невероятных размеров.

Большинство солдат, не расквартированных в Москве и не набивающих сейчас ранцы найденными ценностями, а вынужденные нести свою службу в других городах, были в ярости. Вовремя созданные главнокомандующим Кутузовым партизанские отряды буквально обрекали их на голодную смерть. На поиски пропитания отправлялись большие группы вооружённые пушками, иначе они могли более не вернуться.

Оставшиеся в городе солдаты вываривали себе кости давно павших лошадей, а посему уже половину французской кавалерии можно считать инфантерией74, ибо она стала пешей.

Но даже этого не всем хватало. Большими группами они выходили на не убранные поля и просто выдёргивали колосья руками. Кто-то из «мозговитых» умудрился сделать ручные мельницы, которые теперь ценились на вес золота. Собранное зерно, каждый самолично молол для себя, даже офицеры, не гнушаясь, крутили жернова. Так подтвердилась старинная пословица: «кто не работает, тот не ест».

Да и с дисциплиной стало сложно. Солдаты в основном занимались откровенным мародёрством, а не своими служебными обязанностями. Ведь девяносто процентов своего времени люди банально искали себе пропитание. Пшеницу отступающая русская армия, как я помню, сжигала, но рожь и кое-какие овощи ещё можно было где-то найти.

Замешанное с водой тесто выпекали на золе в виде лепёшек. Кашу варить из семян могли не все. Соли же давно ни у кого не было. Правда, немногие использовали вместо неё порох. А некоторые пытались даже жарить тесто, заменяя сальными свечами масло. Каждый выживал, как мог.

Но меня заинтересовал монолог усатого капрала, который вдруг начал рассказывать о пропадающих в лесах людях. Он спрашивал, как мы не боимся. Вначале я подумала, что он говорит о нападениях партизан, но нет.

Почти месяц назад, тогда ещё с небольшой группой французских солдат, он вышедшей на поиски еды.

– Мы остановились на небольшой поляне полной ягод. Вы не представляете, мадмуазель, – обратился он ко мне, заметив, что я начала прислушиваться, – до чего странной была это поляна. Кусты как будто кружили по ней, заводя людей в центр. Почти вся группа собралась там, обдирая ягоды. В основном все ели так, даже не собирая в миски.

– Вкусные были, наверно?

– Не знаю, мадмуазель, я постоянно покрываюсь пятнами от ягод и дышать тяжко становится. Потому и стоял в охранении.

– Что же случилось?