После смерти Агаяна Туманян переживал гнетущее чувство одиночества. Поэт потерял самого близкого человека, который так хорошо его понимал и в трудные минуты жизни поддерживал своим задушевным, дружеским словом. Он горько оплакивал смерть друга, но Туманяну не было свойственно чувство отчаянья и безнадежности. «Оптимизм, — говорит А. Исаакян, — всегда брал верх в натуре Туманяна. Подавленность настроения у него была минутной».
Начало 10-х годов XX столетия было периодом кипучей общественной деятельности Туманяна. Он становится активным членом целого ряда культурно-просветительных обществ, широко выступает в печати. Будучи демократом, он, однако, был связан с кругами буржуазной интеллигенции, и подчас его общественная деятельность не выходила далеко за рамки буржуазного просветительства. Выходец из крестьянской среды, Туманян был последовательным выразителем демократических дум и чаяний крестьянских масс и в то же время и их колебаний. Окружающая его в городе интеллигентская среда только укрепляла эти его колебания. Чувствуя отвращение к буржуазно-националистическим партиям, Туманян не мог примкнуть ни к одной из них. В это время он не нашел такого органа, который целиком отвечал бы его идейной позиции, и вынужден был выступать со своими статьями в разных газетах и журналах. С конца 1909 года армянский поэт стал печататься на страницах издававшейся в Тифлисе ежедневной газеты «Оризон» («Горизонт»), которая являлась органом буржуазно-националистической партии «Дашнакцутюн».
Сотрудничество армянского поэта в дашнакском органе явилось случайным моментом в его политической биографии и ни в какой степени не характеризует общественную позицию Туманяна. Реакционные националистические взгляды дашнаков и в этот небольшой отрезок времени были чужды народному поэту. Недаром Туманян по поводу своего сотрудничества в «Оризоне» писал, что это было не его место и он чувствовал там себя «только гостем». Это формальное сотрудничество, повидимому, послужило поводом к тому, что 7 ноября 1911 года Туманян был вторично арестован. Более месяца пробыл он в Метехской крепости в Тифлисе, а затем по этапу был отправлен в Петербург, в дом предварительного заключения, где еще более полугода просидел в камере № 121.
Туманяна обвиняли в причастности к буржуазно-националистической армянской партии «Дашнакцутюн». Конечно, члены этой организации хотели бы видеть великого поэта в своих рядах, но он был идейно далек от них. Ему дороже всего были интересы трудового народа, и он резко отрицательно относился к авантюристической деятельности дашнаков.
Неприветливо встретило поэта петербургское хмурое небо. «Погода скверная, и небо всегда пасмурное и мрачное, — писал он дочерям. — Нет ни солнца, ни солнечных лучей». Из дома предварительного заключения в письмах к близким, Туманян сообщал, что он стал жертвой клеветы, что он спокоен и уверен в своей правоте. «Я чувствую себя очень хорошо, — писал он из тюрьмы. — Великое дело быть чистым и правдивым. Это дает и бодрость и спокойствие, и все, все, и здоровье». Дело тянулось, и писатель терпеливо ожидал суда, того момента, когда дадут ему возможность подробно изложить все обстоятельства. «Так в этом мире и добро наказывается, — писал поэт — и даже больше. Ничего. Есть конец всему, а справедливость и невинность всегда побеждали в мире и победят, и я не обижаюсь, что это не скоро бывает…» Эти слова говорят об убежденности в своей невиновности и душевной чистоте поэта. Но вместе с тем они звучат наивно. В них скорее выражена жажда справедливости, чем чувство реальности. Он хотел видеть в чиновниках людей не глухих к голосу правды и совести, хотя отлично знал, что представляли собой царские судьи. Однако важно отметить, что Туманян, находясь в тюрьме, не поддался царившему в годы реакции общему настроению упадка и уныния.
Более четырех месяцев длилось судебное разбирательство, и лишь 22 марта 1912 года Туманян был освобожден.
В русских литературных кругах тогда уже было известно имя армянского поэта и в Петербурге группа русских литераторов пригласила Туманяна на ужин, где он познакомился с В. Г. Короленко. «Хороший человек был, настоящий русский человек», — рассказывал о нем Туманян впоследствии своим друзьям. После ужина направились вместе домой. По дороге разговор зашел о Пушкине. Короленко спросил Туманяна о том, какое из произведений Пушкина произвело на него самое сильное впечатление и какое из них он более всего любит. «Он думал, — рассказывает Туманян, — что я назову что-либо из крупных вещей Пушкина, и когда я сказал: «Зимний вечер», он был крайне удивлен».