Туманный берег

Кстати, Маринка, была первой, кто, наохавшись и наахавшись вдоволь, выразительно покрутил пальцем у виска:

- Дура! Что тут скажешь? Просто дура. А ещё психолог называешься. Да у тебя на почве твоей психологии крыша съехала. Причем конкретно... Какой парень был Валерка, а? А как любил тебя?! Да ты его сейчас позови, он на коленках приползет!.. Ну, на фига тебе, спрашивается, Бокарев сдался?

Теперь в её маленький уютный кабинетик с живыми растениями и двумя креслами, обитыми голубоватым велюром, приходили не "для" консультаций, а "с" консультациями. Откуда-то о её глупой любви узнали все. Абсолютно все.

- Лиля, я понимаю, что ты сама психолог, что теоретически ты все это лучше меня понимаешь, - постукивала расческой по своим стройным коленками Лена Свиридова, - но на практике иногда даже самые умные люди делают глупости... Ты же видела, у него девушка? Олеся эта. Ну, что тут скажешь? Красивая... Нет, ты не хуже, конечно. В том смысле, что ты симпатичная. Но мы все, понимаешь, все - серые мыши по сравнению с ней! Это уже другое измерение и лезть туда глупо. Ты ничего не изменишь.

- Спасибо, Леночка, - она подливала и в её, и в свою чашку чая, - но я и не собираюсь ничего менять. Все нормально.

- Девочка, - осуждающе качала головой бухгалтер Людмила Сергеевна, для женщины главное - семья и дети. Ты же больная вся! И давление, и сердце. Неизвестно еще, как сложится... Ты извини, я слышала, что у тебя детей не может быть?..

"Маринка", - думала Лиля, вымученно улыбаясь. - "Маринка, зараза! И об этом разболтать успела! Такое ощущение, что все кругом знают, и какой пастой я чищу зубы, и какие кружева у меня на лифчике".

Маринка от всего открещивалась: "не говорила", дескать, "не рассказывала". Предлагала просто посмотреть на свое отражение в зеркало особенно, когда Бокарев проходит в непосредственной близости. ("Ты же на привидение делаешься похожая, Лилька! И улыбка у тебя на лице дурацкая, как у Петрушки"). Маринка уже больше не жалела её - только брошенного Валерку. Остальные коллеги только разводили руками.

Она перестала быть "психологом" - человеком, к которому можно придти за советом и успокоением. Теперь на неё все больше смотрели, как на блаженную.

Так продолжалось до самой осени. А потом стало совсем плохо. Это случилось во вторник. Лиля очень подробно запомнила этот день. Весь. С утра и до вечера.

На работу она пришла поздно. Едва ли к одиннадцати. И первым ей встретился в коридоре Борька Тихонов, программист, работающий в одной комнате с Вадимом.

- Ну что, красавица, слезы будем лить или, может быть, найдем себе новый объект для любви? - спросил он без предисловий.

- В каком смысле? - поинтересовалась Лиля недоуменно.

- В прямом, - уточнил Борька. - Давай с тобой дружить!

Борьке было около тридцати, он был круглый, добродушный и считающий себя непревзойденным юмористом. Сейчас его маленькие глазки смеялись вместе с колышущимся под толстовкой животом. А Лиля вдруг поняла, что же так резануло по ушам в самой первой его фразе: конечно же, это "найдешь себе новый объект любви"! Значит, уже не только женщины, значит, все знают?..

- Отойди, - тихо попросила она, пытаясь обойти Борьку.

Из ниоткуда возник цокот каблуков. Лиля обернулась. Из буфета к ним торопливо шла, почти бежала раскрасневшаяся Маринка. Глаза её, гневные и испуганные, были обращены на Тихонова. Наверное, она слышала весь их недолгий разговор. Сейчас Маринка с решительным видом привычно крутила пальцем у виска, и жест этот явно предназначался не Лиле.

- Ты что, совсем с дуба рухнул? - громким шепотом осведомлялась она, не прекращая движения.

- А что? - оправдывался Борька. - Ты же сама говорила, что все это так, фигня на постном масле?

- Иди отсюда, - скомандовала Маринка и, наконец, остановилась. На Лилю пахнуло тепло и нежно "Дюной" и тошнотворно - сигаретами. Тихонов же пожал плечами и развернулся. И тогда Лиля позвала с каким-то отчаянием, ещё толком не понимая, зачем это делает:

- Боря!.. Боря, а что случилось то?

Он обернулся. То ли выражение лица у неё было достаточно спокойное, то ли он сам со своими бесконечными потугами к юмору просто утерял ощущение реальности и боли. Во всяком случае, сделав брови домиком, он совершенно спокойно и просто сказал:

- Да Бокарев наш, наконец-то, решил обжениться официально. Свадьба у него через три недели.

Маринка ещё дергала её за рукав халата, а Лиля уже чувствовала, что падает в глубокую, страшную пропасть, и короткими Маринкиными пальчиками удержать её невозможно. Ей не хотелось плакать. Хотелось только дышать, но грудь сдавило так сильно и так больно, что казалось, ребра вот-вот выгнутся внутрь.