Туманы Авалона

Огромный зал Круглого Стола был владением Артура – местом, где господствовали мужчины, где собирались короли и воины. Но малый зал был украшен тканями, специально привезенными из Галлии; в нем стояли обычные столы на козлах и скамьи, и именно тут Гвенвифар отчетливее всего ощущала себя королевой. В последнее время она становилась все более близорука; вот и теперь, хотя зал был хорошо освещен, Гвенвифар сперва не видела ничего, кроме ярких пятен – платьев дам и праздничных нарядов мужчин. Вон тот здоровяк шести с лишним футов ростом, с пышной копной русых волос – это Гавейн. Подойдя к ним, он поклонился королю, а потом заключил кузена в объятия; хватка у него была медвежья. За братом последовал Гарет – он вел себя более сдержанно. Подошедший Кэй хлопнул Гарета по плечу, назвав его, по старой памяти, Красавчиком, и поинтересовался насчет выводка детворы. Дети Гарета были еще слишком малы, чтобы представлять их ко двору, а леди Лионора еще не вполне оправилась после последних родов и потому осталась дома – замок Гарета находился на севере, неподалеку от римской стены. Столько же теперь у Гарета детей, восемь или девять? Гвенвифар видела леди Лионору всего дважды; а так всякий раз, когда Гарет появлялся при дворе, его супруга то собиралась рожать, то приходила в себя после родов, то кормила грудью младшего ребенка. Гарет потерял былую миловидность, но по-прежнему оставался красивым мужчиной. С ходом лет Артур,

Гавейн и Гарет делались все больше похожи друг на друга. А вон Гарет обнял стройного мужчину, в темных вьющихся волосах которого появились седые пряди. Гвенвифар прикусила губу. За все эти годы Ланселет не изменился ни капли – разве что сделался еще красивее.

А вот Уриенс не был наделен этой волшебной способностью – оставаться неподвластным ходу времени. Теперь он действительно выглядел как старик, хотя и оставался по-прежнему крепок. Волосы его сделались белоснежными; Гвенвифар слышала, как Уриенс объясняет Артуру, что лишь недавно оправился после воспаления легких, а весной похоронил старшего сына, убитого дикой свиньей.

– Так значит, теперь ты станешь в свой черед королем Северного Уэльса, сэр Акколон? – сказал Артур. – Ну что ж, значит, так суждено. Бог дал, Бог и взял – так говорится в Священном Писании.

Уриенс хотел было поцеловать Гвенвифар руку, но вместо этого королева сама поцеловала старика в щеку.

– Наша королева все молодеет, – сказал Уриенс, широко улыбнувшись. – Можно подумать, родственница, будто ты жила в волшебной стране.

Гвенвифар рассмеялась.

– Тогда, наверное, мне нужно будет нарисовать на лице морщины, а то епископ и священники могут подумать, будто я знаю заклинания, недостойные христианки; но нам не следовало бы так шутить в канун святого праздника. О, Моргейна, – на этот раз Гвенвифар хватило сил встретить свою золовку шуткой, – ты выглядишь младше меня, а я ведь точно знаю, что ты старше. Это все твое волшебство?

– Никакого волшебства, – отозвалась Моргейна грудным, певучим голосом. – Просто в нашем захолустье особо нечем занять свой ум, и мне кажется, что время стоит на месте. Может, потому я и не старею.

Теперь, когда у нее появилась возможность взглянуть на Моргейну вблизи, Гвенвифар все же заметила у нее на лице следы, оставленные временем; кожа Моргейны оставалась все такой же гладкой, но под глазами пролегли тоненькие морщины, и веки слегка набрякли. Моргейна протянула Гвенвифар руку; рука была худой, почти костлявой, и кольца казались великоватыми. «Моргейна, по крайней мере, на пять лет старше меня», – подумала Гвенвифар. И внезапно ей почудилось, будто они с Моргейной – не женщины средних лет, а две юные девушки, встретившиеся на Авалоне.

Ланселет сперва подошел поприветствовать Моргейну. Гвенвифар и не думала, что до сих пор способна так ревновать… «Элейна скончалась… А муж Моргейны так стар, что может не дотянуть и до Рождества…» Ланселет произнес какой-то комплимент, и Моргейна рассмеялась, негромко и мелодично.

«Но она не смотрит на Ланселета как на возлюбленного… ее взгляд прикован к принцу Акколону – он тоже хорош собой… что ж, муж старше ее вдвое, если не больше…» И Гвенвифар, внезапно исполнившись ощущения собственной правоты, почувствовала резкое неодобрение.

Подозвав кивком головы Кэя, королева сказала:

– Пора садиться за стол. В полночь Галахаду нужно будет идти в церковь, на бдение. И возможно, он захочет перед этим немного отдохнуть, чтобы потом не так клонило в сон…

– Меня не будет клонить в сон, леди, – произнес Галахад, и Гвенвифар вновь пронзила боль. Как она была бы счастлива, будь этот юноша ее сыном! Галахад сделался высоким и широкоплечим – куда крупнее отца. Лицо его сияло чистотой и спокойным счастьем. – Здесь все так ново для меня! Камелот так прекрасен, что я с трудом верю своим глазам! И я приехал сюда в обществе отца, – а моя мать всю жизнь говорила о нем, словно о короле или святом, – в общем, как о человеке, возвышающемся над простыми смертными.