Туманы Авалона

– Вот потому-то я в конце концов и расстался с ним – чтоб не повредить этой радостной вере… и я тогда уже не знал, куда иду, ибо разум мой начал помрачаться, и мне казалось, что Галахад наверняка знает… знает все грехи, что свершил я в своей жизни, и презирает меня за них.

От волнения Ланселет заговорил громче, и в глазах его снова появился нездоровый блеск, и Моргейне привиделся нагой человек, мчащийся через лес.

– Не думай о том времени, милый, – поспешно сказала Моргейна. – Оно осталось позади.

Ланселет глубоко, прерывисто вздохнул, и блеск в его глазах угас.

– Ныне цель моих поисков – Галахад. Я не знаю, что он увидел – быть может, ангела, – равно как не знаю, почему на одних зов Грааля подействовал так сильно, а на других почти не подействовал. Мне кажется, из всех рыцарей один лишь Мордред так ничего и не увидел – или оставил это при себе.

«Мой сын вырос на Авалоне. Его не обмануть магией Богини», –подумала Моргейна и чуть было не сказала Ланселету, что именно он тогда видел. Ведь он тоже в молодости прошел посвящение на Авалоне! Нельзя допустить, чтоб он считал это каким-то христианским чудом! Но, услышав в голосе Ланселета незнакомые нотки, Моргейна лишь опустила голову и промолчала. Богиня послала ему в утешение некое видение – и кто Моргейна такая, чтоб теперь лишать его этого утешения?

Она стремилась к этому. Она этого добивалась. Артур изменил Богине, и Богиня развеяла созданное им братство. И вот последняя шутка судьбы: святейшее из ее видений породило легенду, которой христиане будут поклоняться с особым пылом. В конце концов Моргейна произнесла, коснувшись руки Ланселета:

– Знаешь, Ланселет, иногда мне кажется: что бы мы ни делали, это не имеет никакого значения. Мы только думаем, будто что-то делаем, а на самом деле это боги играют нами. Мы – всего лишь орудия в их руках.

– Если бы я верил в это, я сошел бы с ума раз и навсегда, – сказал Ланселет.

Моргейна печально улыбнулась.

– А я б, наверно, сошла с ума, если б не верила в это. Я должна – просто должна верить, – что не имела возможности поступать иначе.

«… должна верить, что у меня никогда не было выбора… не было возможности отказаться от участия в посвящении короля, возможности уничтожить Мордреда, не дав ему родиться, возможности пойти против воли Артура, решившего выдать меня за Уриенса, возможности не прикладывать руку к смерти Аваллоха, возможности не привлекать Акколона на свою сторону… не было возможности избавить Кевина Арфиста от казни, причитающейся предателям, и спасти Нимуэ…»

– А я должен верить, что это в силах человеческих – знать правду, выбирать меж добром и злом и знать, что от его выбора что-то зависит… – сказал Ланселет.

– О, да! – согласилась Моргейна. – Если только человек знает, что такое добро. Но не кажется ли тебе, кузен, что в этом мире даже зло частенько рядится в одежды добра? Иногда мне кажется, что это сама Богиня заставляет дурное выглядеть добрым, и единственное, что мы можем сделать…

– Тогда Богиня и вправду – враг рода человеческого, как о ней говорят священники, – сказал Ланселет.

– Ланселет! – с мольбой воскликнула Моргейна, подавшись к нему. – Никогда не вини себя! Ты делал то, что должен был делать. Поверь – все это было предопределено судьбой…

– Не поверю! Или мне придется тут же, не медля, убить себя, чтоб не позволить Богине и дальше использовать меня или вершить зло с моей помощью! – яростно отозвался Ланселет. – Моргейна, ты обладаешь Зрением, а я – нет, но не могу я поверить, что это по божьей воле Артур и весь его двор должны оказаться в руках у Мордреда! Я уже говорил тебе: я попал сюда потому, что так распорядилось мое сознание – само, без моего ведома. Я вызвал авалонскую ладью, сам того не понимая, и приплыл на остров, но теперь мне кажется, что ничего лучшего я и придумать не мог. Ты, обладающая Зрением, можешь заглянуть в волшебное зеркало и узнать, где находится Галахад! Я готов даже вынести его гнев и потребовать, чтоб он отказался от поисков Грааля и вернулся в Камелот…

Моргейне показалось, что земля дрогнула у нее под ногами. Однажды она в болотах неосторожно сошла с тропы и почувствовала, как вязкая грязь заколебалась и начала расступаться; вот и сейчас она ощутила нечто подобное, и ей отчаянно захотелось побыстрее выбраться куда-нибудь в безопасное место… Моргейна услышала собственный голос, доносящийся откуда-то издалека:

– Ты действительно вернешься в Камелот вместе со своим сыном, Ланселет…

Но отчего же ей так холодно? Отчего этот холод вытягивает из нее последние силы?