— Мне жаль, что Джек был так груб с тобой, — сказала она, когда я закончила.
— Похоже, вы оба связаны событиями трагического дня. Джек не был прежним с тех пор, как потерял Ли… — она остановилась, когда вернулся Бахати, одетый в мууму. Оно едва доходило ему до коленей.
Гома ущипнула Схоластику — быстрый, резкий щипок на внутренней стороне её руки, чтобы она не захихикала. Бахати в мууму был очень спокойным человеком, ничем не похожим на Бахати, который шумел и болтал.
— Извините, — мне нужно было уйти оттуда, прежде чем Гома ущипнула бы меня тоже, — я думаю, что пойду, переоденусь.
Когда я вернулась, они все были на кухне — Бахати и Схоластика собрались вокруг стола, пока Гома наливала горячий суп в их миски.
— Ты можешь повесить их в прачечной, — сказала она, указывая на мокрый свёрток у меня в руках.
Всё ещё шёл сильный дождь, когда я пробиралась по коридору в прачечную. Я нашла несколько прищепок и повесила свои вещи, когда молния осветила заднюю часть дома. Мне показалось, что на мгновение я увидела в окне Джека, стоящего в центре невероятно сильного тропического шторма. Я как раз хотела списать это на своё воображение, когда ещё одна вспышка опять осветила его. Он просто стоял там, под деревом, которому было лет сто, и смотрел на землю, в то время как дождь выплескивал ад и ярость вокруг него.
— Я думаю, что Джек всё ещё снаружи, — сказала я, когда вошла в кухню.
Гома кивнула и продолжила есть свой суп.
— Он это делает. Сидит с ней всякий раз, когда приходит шторм, — она подтолкнула ко мне миску. — Ешь.
— Сидит с кем? — спросила я, беря стул и садясь напротив неё.
— Лили. Его дочь. Она там похоронена. Они все там. Это место полностью оправдывает своё название.
— «Имение Кабури»? — я вспомнила знак у входа.
— Да. Предполагалось, что это будет «Имение Карибу». Карибу означает «добро пожаловать», но я тогда всё ещё учила суахили, и в бланке я написала Кабури. Это означает «могила». Сэм — мой муж — подумал, что это весело. Он отказался исправить это. Он всегда говорил, что будет любить меня до самой могилы, — Гома посмотрела в свою миску. — И он это сделал. Он любил меня до конца.
Я почувствовала начало эпической истории любви, о которой всегда мечтала, но она больше ничего не говорила. Женщин просто усмехнулась и стала водить своей ложкой вокруг чашки, делая маленькие круги.
— Должны ли мы… Должен ли кто-нибудь пойти за Джеком? — спросила я, когда молния снова пронзила небо. Я начинала чувствовать себя ужасно из-за того, что я ему сказала.
— Он придёт, когда закончит. И он будет продолжать делать это, пока однажды не исчезнет необходимость в этом. Это то, что ты тоже делаешь, не так ли? Вдалеке от дома. По-своему скорбишь по своей сестре. Ты должна позволить этому идти своим чередом. Поддавайся, пока это не пройдёт и не успокоится, пока ты не научишься дышать из-за потери.
Я держала ложку с супом и думала о том, что она сказала. Смерть Мо была похожа на дверь, которая была заперта навсегда. Я никогда не смогу пройти через неё, никогда не смогу послушать ее болтовню обо всех несущественных вещах, по которым я сейчас так ужасно скучала. Существует невидимый порог возможностей, когда кто-то жив. Он сжимается, когда они уходят, поглощая все миры, парящие вокруг них, — имена людей, которых они никогда не встретят, лица детей, которых у них никогда не будет, ароматы мороженого, которые они никогда не попробуют. Потерять Мо чертовски больно, но я не могу себе представить, каково это — потерять ребёнка.
— Я думал, что сказал тебе убираться отсюда.
Я подпрыгнула от звука голоса Джека. Он стоял у задней двери в луже воды, насквозь промокший. Толстовка исчезла, и футболка облепила мускулы, которые появляются от тяжёлой физической работы. Мы были высоко у подножия горы, где по вечерам воздух был с примесью мороза, но мужчина не показывал никаких признаков того, что ему холодно. Возможно, в этом и был смысл — стоять под дождём до оцепенения.
— Я их пригласила, — сказала Гома.
Джек проследил за её взглядом и впервые заметил Бахати.
— Habari, Джек, — сказал Бахати
В ответ Джек кивнул головой. У него не было никакой реакции, когда он увидел мужчину, одетого в мууму, за столом своей бабушки. Затем его взгляд упал на Схоластику, и все изменилось. Если до этого он был суров со мной, по отношению к ней он был однозначно враждебно настроен. Его руки сжались в кулаки по бокам у тела, от чего воздух, казалось, ощетинился от невысказанного напряжения.
— Это принадлежит Лили, — прорычал он.
— Так оно и есть, — Гома не была встревожена его реакцией. — Схоластике нужно было переодеться, поэтому я дала ей платье Лили.
Челюсть Джека сжалась, как будто он едва сдерживался, чтобы не откусить кому-то голову. Схоластика прижалась ближе к Гоме, сжавшись под его враждебным взглядом.