Тундра не любит слабых

— Острову Пасхи нечего и тягаться с полуостровом Таймыр. Подумаешь тоже, длинноухие и короткоухие! Удивили! У нас тут длинноносые и коротконосые резвились. Мы и то шума на весь свет не поднимаем… Все-таки здорово, старик. Прямо гениально.

…После отъезда пастухов жизнь на фактории пошла более размеренно и спокойно. Я занялся вопросами национальной экономики. Эдди, исчерпав зимние сюжеты, готовился к съемке природы весной.

В тундре весна наступает очень быстро. Вдруг сразу потеплеет, осядет снег, на реках появятся забереги, и побежит отовсюду вода.

Весна — время прилета птиц. И нигде у нас так не ждут этого времени, как в Заполярье. Здесь о промысловой птице, преимущественно о гусе, начинают говорить, наверное, за месяц до его прилета. Везде только и слышишь: «Вот прилетит гусь, тогда будет дело!» Нетерпение жителей Севера понятно. Перед прилетом гусей охота неважная. Куропатка всем надоедает, да и стрелять ее — дело совершенно неазартное. А вот гусь — это совсем иное. Он пролетает эти места недели за две, торопясь к гнездовьям в более северные районы, и набить его надо в этот короткий срок на всю зиму. Осенний перелет бывает еще более краток.

Весь Усть-Авам лихорадочно готовился встретить гуся. Около каждого дома сушились выкрашенные краской фанерные профили. Некоторые из них были так нелепы, что от них шарахались даже собаки. Охота из скрада с профилями здесь дело новое, и поэтому профили еще не научились делать. Правда, гуся здесь столько, что можно обойтись и без профилей. Надо только убить одного. А потом дело пойдет. Убитого гуся сажают на снег и под голову ему подставляют палочку. Такой гусь приманивает своих собратьев эффективнее, чем фанерные профили.

Первые гуси послужили сигналом к началу охоты. Из домов высыпали все от мала до велика и глядели на небо. Там, в безоблачной выси, тянулась цепочка птиц. К вечеру все, кто мог носить ружье, ушли с фактории на облюбованные места. Те, кто рассчитывал вернуться на следующий день, шли налегке. Кто думал поохотиться несколько дней, брал саночки, впрягался в них, припрягал собаку в помощь и шел через Камень на реку Дудыпту. Там обнажились пески, и гусь охотнее всего заворачивал именно туда…

Как-то днем с грохотом треснул лед против фактории. Это вскрылась река Авам. Трещины зашевелились по зеркальному полю. Около берегов с шумом начали выныривать льдины и громоздиться одна на другую. Затем лед рванулся разом, остановился, рванулся опять и медленно пополз в сторону океана.

Мальчишки бегали по берегу, кидали в реку камни и горланили от восторга. Мотористы не отходили от своих лодок, занимаясь последними доделками. Рыболовные сети, как вуали, закрыли дома. Лед шел четыре дня. Потом вода очистилась. Надо было думать о том, чтобы съездить в райцентр. Я пошел к председателю колхоза. Илья Сергеевич выслушал мою просьбу относительно поездки через Тагенарские озера в райцентр и сразу же согласился:

— Поедем вместе, у меня в районе дел по горло.

Выехали через два дня и через двое суток были на месте. Приплыли поздно вечером. Илья Сергеевич пошел к кому-то в поселок, а я отправился ночевать к гостеприимным медикам. Утром я успел побывать в нескольких учреждениях, получил почту за три месяца и решил воспользоваться возможностью помыться. Как раз был банный день.

В баню я попал в «женское время». Работа в районных учреждениях кончалась в пять часов. Баню натапливали этак к часу. С часу до пяти мылись преимущественно женщины, а главы семейств свершали омовение после работы. Здесь я познакомился с Матвеичем, бывшем директором комбината бытового обслуживания. Он мог позволить себе роскошь посетить мужское отделение первым. К тому же он был отчаянный любитель помыться. В поселке с ним никто не мог конкурировать в отношении «термостойкости». И всем даже удобнее было, чтобы он парился один: слишком уж кошмарную температуру он нагонял в парной. Я располагал временем и надеялся, что выйду из этого испытания живым, и поэтому пошел вместе с Матвеичем. Справедливости ради надо сказать, что он честно предупредил меня о риске:

— Если сердце слабое, лучше обожди, — сказал он.

— Может быть, выдержу, — ответил я ему. — Очень не хочется ждать.

В предбаннике было еще чисто, не наслежено мокрыми ногами. Воздух был сухой, без пара. Матвеич не спеша разделся, развязал принесенный с собой веник и стал строгать каждую веточку тальника перочинным ножом.

— Зачем это? — спросил я его.

— Колючий, бисово дело, — ответил Матвеич, — если вот так сучочки не обрежешь, всю шкуру с себя спустишь.