Тунеядцы Нового Моста

Незнакомец сделал легкий дружеский знак рукой и шагом поехал к замку, а де Лектур — к деревне, огни которой сверкали, точно звезды, в ночной темноте.

— Кто идет? — окликнул через минуту часовой. Незнакомец остановился.

— Эй, друг мой! — крикнул он ему. — Один из единоверцев графа дю Люка желает его видеть и передать ему письма.

— Потрудитесь подождать немного, ваша милость, я сейчас позову кого-нибудь, — ответил часовой.

— Хорошо, мой друг; но я издалека, лошадь моя измучилась, и я тоже.

— Всего только несколько минут!

Через пять минут приотворилась калитка, и в нее проскользнул человек, весь в черном. Это был мэтр Ресту, моверский мажордом.

— С кем имею честь говорить? — спросил он, почтительно кланяясь.

— Я барон де Серак, — представился приезжий, — единоверец графа дю Люка, и прошу впустить меня в замок; я приехал издалека с важными письмами.

— Господина графа нет дома в настоящую минуту, но сохрани Бог, чтобы двери замка не открылись перед таким почтенным вельможей, как господин барон де Серак.

Мост сейчас же был опущен, и мнимый барон въехал на парадный двор замка, где его встретил тот же мажордом, вошедший через калитку.

— Добро пожаловать в Мовер, господин барон, — сказал он с поклоном, — и позвольте попросить вас распоряжаться, как у себя дома.

— Благодарю вас за гостеприимство, mon maitre4, — отвечал барон. — Не могу ли я засвидетельствовать свое почтение графине, так как графа нет дома?

— Графиня ушла к себе, сударь; в отсутствие графа она никого не принимает, но все желания господина барона будут исполнены.

— В таком случае нельзя ли передать графине вот этот пакет?

Барон достал несколько писем, запечатанных по тогдашним обычаям шелковинкой; одно из них он подал мажордому, с поклоном взявшему его и передавшему слуге.

— Пожалуйста, — продолжал приезжий, — распорядитесь, чтоб позаботились о моей лошади; она отличной породы, и я очень дорожу ею.

— Не беспокойтесь, господин барон, мы знаем толк в дорогих лошадях. Какова бы ни была ваша лошадь, уход за ней будет хороший.

— Так покажите мне дорогу, mon maitre!

Мажордом провел барона по ярко освещенным коридорам в большую и высокую комнату, отлично убранную, с огромной кроватью на возвышении, ярко пылавшим камином и обильным ужином на столе.

Приезжий улыбнулся.

— Вот так гостеприимство! — весело воскликнул он.

— Гость всегда посылается Богом, — с почтительным поклоном произнес мажордом. — Все, что есть лучшего в доме, должно быть к его услугам.

— Друг мой, — обратился к нему барон, — у меня есть слуга тут, в деревне, около Парижа… возможно, он будет меня спрашивать.

— Его сейчас же проведут к вам, господин барон, в любое время дня и ночи.

— Я его жду дня через два. А долго не приедет господин дю Люк?

— Мы ждем господина сегодня ночью.

— Прекрасно! Так если бы граф приехал ночью и пожелал меня видеть, я буду готов и счастлив явиться к нему, несмотря ни на какой поздний час.

В эту минуту вернулся слуга, относивший графине письмо, и низко поклонился.

— Графиня, — доложил он, — получила письмо господина барона. Графиня благодарит, что господин барон удостоил принять ее скромное гостеприимство, и за отсутствием господина графа дю Люка сама будет иметь честь пожаловать к господину барону после ужина, если господин барон согласен принять их на несколько минут, прежде чем ляжет почивать.

— Передайте мое глубочайшее почтение графине, мой друг, за ее любезность; скажите, что я полностью к ее услугам и сочту за счастье лично извиниться перед ней за беспокойство, которое произвел в ее доме своим неожиданным приездом.

Слуга поклонился и ушел за мажордомом. Барон принялся ужинать, бросив на стул шляпу, плащ и рапиру. Он с самого рассвета скакал, не останавливаясь перекусить чего-нибудь.

Барон де Серак, как мы его будем называть пока, по наружности был настоящий принц, путешествующий инкогнито. Он был высок и, несмотря на свои пятьдесят лет, очень строен; манеры ясно обличали в нем придворного. У него были каштановые волосы, белая, нежная кожа с легким румянцем, чудесные зубы, пунцовые губы, большие, блестящие глаза, немножко длинный нос и высокий лоб; маленькие, изящные руки и ноги свидетельствовали о хорошем происхождении.

Костюм был в высшей степени прост, но сшит с большим вкусом.

Утолив немножко голод, барон глубоко и серьезно задумался, так глубоко, что по временам поднимал вилку взять кусок дичи и снова опускал ее на тарелку, не замечая, что ничего не взял; стакан стоял перед ним пустой. Наконец, вынув из потайного кармана какие-то бумаги, он стал внимательно, с лихорадочной поспешностью просматривать их; они были все шифрованные. Глубокое внимание к своему делу не мешало ему, однако, быть настороже, потому что при послышавшемся за дверью легком шуме он быстро поднял голову, скомкал и спрятал письма в карман и опять принялся за ужин.

Почти вслед за тем поднялась портьера, и вошел слуга; доложив о графине дю Люк, он мигом скрылся, и портьера опустилась за молодой женщиной.

Барон бросил салфетку и поспешил к ней навстречу.

— Графиня, — сказал он, слегка кланяясь, — мне совестно…