Туннель

В тот же день Аллан приступил к исследованию вскрывшейся пещеры. Это была расселина длиной около тысячи метров, совершенно сухая. Дно и стены ее состояли из той неизвестной, рыхлой, радиоактивной руды, которую геологи назвали субмаринием.

Штольни были приведены в порядок, инженеры аккуратно обслуживали движение.

Но работа стояла.

9

Аллан опубликовал обращение к бастующим рабочим. Он дал им три дня на размышление, — не желающие приниматься за работу могли считать себя уволенными.

Гигантские митинги состоялись на серых пустырях Мак-Сити. Шестьдесят тысяч человек теснились плечо к плечу, и с десяти трибун (вагонов) одновременно произносились речи.

В холодном и сыром октябрьском воздухе беспрерывно раздавались одни и те же слова: туннель… туннель… Мак… катастрофа… три тысячи человек… синдикат… И опять: туннель… туннель…

Туннель проглотил три тысячи человеческих жизней и внушал рабочим армиям ужас. Как легко и они могли сгореть или задохнуться в пылающей глубине, и как легко могла опять произойти подобная катастрофа, пожалуй, и большая! Ведь они могли умереть еще более страшной смертью… Они содрогались, вспоминая об «аде». Массовый страх охватил их. Этот страх заразил работавших в Европе, на Азорских и Бермудских островах. Здесь тоже работа стояла.

Синдикат подкупил некоторых вожаков рабочих и послал их на ораторские трибуны. Подкупленные ратовали за немедленное возобновление работ.

— Нас шестьдесят тысяч! — надсаживались они. — Вместе с рабочими других станций и подсобных производств нас сто восемьдесят тысяч! Зима на носу! Куда нам деться? У нас жены, дети. Кто же нас прокормит? Мы собьем все цены на рынке труда, и нас будут проклинать!

С этим все соглашались. Ораторы этого рода указывали на воодушевление, с которым производились работы, на хорошие отношения между рабочими и синдикатом, на относительно высокую заработную плату.

— В «чистилище» и в «аду» зарабатывали по пяти и шести долларов в день многие из тех, кто мог бы разве только сапоги чистить или улицы подметать… Разве это не правда?

Они указывали на рабочие поселки и восклицали:

— Посмотрите на ваши дома, ваши сады, ваши площадки для игр. Для вас устроены бани и читальни. Мак сделал из вас людей. Ваши дети растут здоровыми и живут в чистоте. Отправляйтесь в Нью-Йорк и Чикаго на съедение клопам и вшам!

Они подчеркивали, что за шесть лет не случилось других крупных несчастий и что синдикат примет самые энергичные меры предосторожности, чтобы избежать второй катастрофы.

Против этого ничего нельзя было возразить. Нет! Но вдруг ими опять овладевал страх, и никакие слова не могли их убедить. Они орали и свистели, закидывали ораторов камнями и говорили им прямо в лицо, что они подкуплены синдикатом. «Никто больше пальцем не шевельнет для проклятого туннеля!» Это было лейтмотивом в речах ораторов другого толка.

— Никто!

И гром аплодисментов, разносившийся на много миль, выражал общее одобрение. Эти ораторы доказывали опасность строительства. Они напоминали о всех жертвах, которые туннель унес до катастрофы. Круглым счетом — тысяча восемьсот человек за шесть лет! Разве этого мало? Разве никто не помнит о тех тысяче восьмистах, которые раздавлены, перерезаны поездами? Они говорили о «корчах», от которых неделями страдали сотни людей, а иные, быть может, будут страдать всю жизнь.

— Мы раскусили Мака! — кричали ораторы (часть их была подкуплена пароходными компаниями, стремившимися как можно дальше отодвинуть срок окончания туннеля). — Мак вовсе не друг рабочим! Вздор и ложь! Мак — капиталистический палач! Самый ужасный палач, какого носила земля! Мак — волк в овечьей шкуре! Сто восемьдесят тысяч человек работают у него. Двадцать тысяч свалившихся на его адской работе людей он ежегодно подлечивает в своих госпиталях, чтобы потом послать их ко всем чертям, — они навсегда останутся инвалидами. Пусть они гниют на улицах, пусть подыхают в богадельнях, Маку на это наплевать! Сколько человеческого материала извел он за эти шесть лет! Хватит! Пусть Мак поищет, где ему взять людей. Пусть наберет в Африке черных рабов для своего «ада», пусть он купит у правительства преступников и каторжников. Взгляните на эту вереницу гробов! Гроб за гробом — на два километра! Решайтесь!

Вой, рев, гул были ответом на эти слова.

Целыми днями бушевала борьба в Мак-Сити. Тысячи раз повторялись одни и те же аргументы «за» и «против».

На третий день Аллан выступил сам.

Утром он предал кремации Мод и Эдит, а после обеда, еще оглушенный тоской и горем, в течение нескольких часов говорил с тысячной толпой. Чем дольше он говорил и чем громче кричал в рупор, тем больше чувствовал, как возвращались к нему прежняя сила и прежняя вера в свое дело.

Его речь, о которой оповещали метровые плакаты, одновременно повторялась в разных местах мусорных свалок на немецком, французском, итальянском, испанском и русском языках. В сотнях тысяч экземпляров она разбрасывалась по всему земному шару. Ее в один и тот же час на семи языках выкрикивали через рупор на Бермудских и Азорских островах, в Финистерре и Бискайе.